Майя Филатова - Арканы Мерран. Сбитый ритм [СИ]

«Ищущий ближних да убоится одиночества,

Ищущий одиночества да убоится ближних.

Получив воздаяние, обратное потребностям жизни,

В стране вечной осени да пребудет странник,

Пока не узнает цену своим деяниям»,

— прочитала я на первом попавшемся развороте. Боги, опять эта тягомотина Великого Апри.

Встав, я размялась, и начала осматриваться. Кроме кресла и укатившегося столика, мебели в этой комнате не наблюдалось. В соседней — огромная кровать под запыленным покрывалом, и более ничего. За второй дверью — холл гостиничного вида, и широкая лестница тёмного дерева, над каждым пролётом которой висело по картине жутких пропорций и цветов. Хм. Действительно, Алебро.

Я осмотрела здание целиком. Везде одно и тоже: пыль, обшарпанность, порванные мембраны в окнах, на полу вместо ковров — сухие листья, из всего интерьера — один-два предмета, и книга. Обязательно книга — чёрный томик в две ладони, полный чужой мудрости и религиозных стихов.

В соседнем здании история повторилась. И в следующем тоже, и ещё в одном, и ещё. Везде. Везде одно и то же: пустота и тишина. Ничего и никого живого, даже плесени и мха, и тех не видно. И это в Мерран-то, где даже тумбочки отращивают зубы! Только вот, Мерран ли это? Где оно вообще, это место? Место, где нет усталости, голода, жажды, холода. Боли, и то нет: когда я не заметила ступеньку под ворохом листьев, и навернулась с высокой лестницы, то не почувствовала ничего. Вообще. Совсем. И даже не удивилась — потому что чего ещё ожидать от места, в котором нет даже времени?

Низкое солнце висело, словно приколоченное. Неподвижные тени расчертили город в подобие гигантский шахматной доски. На каждой её клетке поджидала неминуемая «гибель», вечный мат, объявленный одной-единственной книгой.

«Замершая вечность разольет свет,

Замерший свет откроет истину.

Пришедший к Великой Грани,

Да прозреет,

Оглянувшись на пройденный путь».

Она преследовала меня. Неотступно, неотвратимо. Куда бы я ни шла, она появлялась на столах, кроватях, парапетах. Висела на перилах и шторах. Торчала из переплетения ветвей. Сначала это удивляло, потом раздражало, потом начало откровенно бесить. Но ничего не поделать…

Постепенно я привыкла, и даже начала высматривать черную обложку, как выглядывают в толпе старого друга. В конце концов, здесь, в стране вечной осени, книга была единственным «живым» существом.

Книга, и ещё часы. Откуда и зачем они появились там, где время не движется, я не понимала. Порой едва ощутимые порывы ветра доносили тиканье, а несколько раз даже гуканье. Когда я слышала его, то неслась на звук, не разбирая дороги, пересчитывала ребрами ступени, выпрыгивала из окон, даже срывалась с крыш. Тщетно: отбив ровно девять ударов, невидимые часы умолкали. Я снова оставалась в одиночестве и тишине.

«Служащий Солнечному Закону,

Да не прельстится разум твой ересью,

Да не убоится плоть твоя истязаний,

Да не сподвижется сердце твоё утехами,

Ибо сие есть грех».

Я оббегала всю осеннюю Столицу, буквально всю, даже облазила королевский дворец. Не могла попасть только в порт: в отличие от реального города, в «осеннем» не было моря. Скалы были, мосты над пропастями были, яруса были… а моря не было. В провалах между островами-кварталами плескался густой, сине-серый туман. В этом же тумане тонули нижние уровни Столицы, даже вид на залив проглядывал сквозь неверную пелену, словно через мутное стекло, в котором неверными тенями отражался сам город.

Медленно и планомерно, черный томик делал своё дело. Уже не надо смотреть на страницы: по одной толщине разворота узнавала, на каком примерно стихе раскрыта книга, и даже могла на память процитировать его, причем всегда вслух: отчего-то казалось, что застывший мир вечного заката внимательно прислушивается к каждому звуку, что тревожит его покой. Игра продолжалась довольно долго.

А потом книга закончилась.

Да, вот так. Закончилась, и всё. Поначалу я долго пялилась на одну-единственную фразу, в которую превратился текст, и всё никак не могла взять в толк, что и как я должна делать.

«Сожги меня».

Сожги, ага. Мебель из железного дерева, покрывала и шторы напрочь отсырели. Листья, правда, сгодятся на растопку… Единственная бумага — эта самая книга и есть. Только вот бумага эта особого, мерранского сорта; по-настоящему будет гореть только в Зелёном пламени, а в обычном, не превращенном, лишь тлеть. Но огонь брать всё равно неоткуда.

Металась я долго. Никаких приспособлений нет, с подручными средствами ничего не получится. Хуже того, пространство — твёрдое и мёртвое, словно каменный монолит — значит, цепи Пламени исключались тоже.

По какому-то наитию, я вернулась в Алебро, в ту самую комнату, где очухалась безвременье назад. Всё точно также: поваленный столик у стены, продавленное кресло перед камином. Не хватало только томика Великого Апри, который я уже довольно давно таскала с собой, и который бросила сейчас на кресло. Бросила — и тут же заметила разноцветный солнечный зайчик, какие бывают от стекла.

Не веря своим глазам, я посмотрела наверх. Точно: высоко, по самой верхушке конного проема, тянулась узкая, не шире ладони, витражная полоса. В Мерран стекло считалось признаком роскоши, подобное украшение мог позволить себе далеко не каждый, тем более, для постоялого двора. Впрочем, и гостиница не из дешёвых.

Пододвинув столик к окну, я взгромоздилась на полированную поверхность, и начала выковыривать ногтями круглый элемент стеклянного узора. Стоило начать, как раздался бой часов — совсем рядом, в соседней комнате. С каждым ударом во мне крепла уверенность: отвлекаться нельзя. Потому что сжечь Книгу необходимо именно сейчас. Сейчас, и точка. Иначе никак.

Время шло — если оно вообще шло в этом месте. Невидимые часы начали бить снова, уже из дома напротив. С последним ударом, стекло, наконец, поддалось. На ладонь вывалился кругляшек, неровный по краю, и выпуклый с одной стороны. Схватив Книгу Апри, я грохнула её на подоконник. Ну, закат, конечно, вовсе не то же самое, что полдень, но всё-таки шанс. Хоть какой-то. А шансы надо ценить и использовать.

Солнце отдавало тепло очень неохотно, но всё же отдавало. То ли от него, то ли от крови из порезанного о стекло пальца, то ли от горячих молитв, но бумага занялась. Я невольно усмехнулась: поджарить на линзе тот самый Солнечный закон, по которому людей осуждают гореть под огромными линзами — интересная ирония.

Скоро улыбка сошла с моих губ, рот невольно приоткрылся: пламя, которое я с таким трудом добыла, оказалось не простым, а белым. Белым. Белоснежным. Лепестки взвились к потолку, рассыпая снопы искр. Боги, как красиво! Почти, как в подземелье замка Хейдар. Только лучше, потому что это — своё, полностью своё, добытое собственными руками, потом, и кровью, в прямом смысле.