Стивен Эриксон - Полночный прилив

– Как если бы вторая корова просто воображала, что ее ведут на бойню, а на самом деле шла по пастбищу?

– Точно.

Сэрен некоторое время изучала спину угрюмого гвардейца Стальные Прутья, качавшуюся впереди.

– А теперь, подружка, – нарушил молчание Корло, – расскажи, с какой стати ты затеяла эти расспросы.

Аквитор ответила не сразу.

– Корло, ты и с памятью что-нибудь в состоянии сделать? Умеешь погасить воспоминания?

Стальные Прутья впереди полуобернулся в седле и смерил Сэрен взглядом.

– Ты уверена, что тебе это надо? – тихо спросил Корло.

– Умеешь или нет?

– Я могу сделать так, что ты перестанешь их замечать и придавать им значение, но тебя будет постоянно тревожить странная пустота внутри. Как будто ты что-то потеряла и силишься, но не можешь вспомнить. Отсюда и до помрачения рассудка недалеко. Кроме того, тело все равно помнит. Ты будешь невольно реагировать на запах, вид, вкус, не понимая причины. Пребывать в нескончаемой тревоге. Твой характер переменится.

– Тебе уже приходилось это делать?

Маг кивнул и, помедлив, добавил:

– Есть еще один выход.

– Какой?

– Боль доставляют не сами воспоминания, а то, как ты к ним относишься. Ты нынешняя воюешь с собой из прошлого. Не знаю, как лучше объяснить…

– И так понятно.

– Я могу помочь изменить твое отношение…

– То есть?

– Остановить войну.

– И что я тогда почувствую?

– Ты сумеешь выплакать свое горе. Все до капельки. – Маг перехватил взгляд девушки. – Когда наплачешься – полегчает. Надо все выпустить из себя за один раз, но только один – обещаю не затягивать. Слезы ведь тоже дело рискованное. Могут ранить, как и само насилие. Поэтому я не позволю тебе попасть в ловушку бесконечных повторов. Человек привыкает к облегчению, как к наркотику. Оно превращается в разрушительную идею фикс. Если зациклиться на упражнениях в скорби, они потеряют смысл, станут рутиной, подделкой, самообманом, поблажкой слабости. Это до добра не доведет.

– Как все мудрено!

– Что есть – то есть. Войну нужно остановить одним махом, чтобы потом заглянуть в память, а там – ничего! Так, легкое сожаление… Какое человек чувствует в отношении наделанных за время жизни ошибок, за которые уже перестал себя винить. Сожаление – да, но не самоистязание! Именно второе – твой истинный враг. Ведь я прав? Часть твоего естества нашептывает, что ты сама во всем виновата.

Сэрен только молча кивнула в ответ.

– Из-за этого ты и казнишься.

Еще один кивок.

– Поклявшийся, надо бы… – возвысил голос маг.

Гвардеец поднял руку в перчатке.

– Слышу!

Всадники остановились.

Корло помог девушке спешиться. Та пристально посмотрела на него.

– Ты что, уже начал?

– Нет, подружка, ты сама начала. Помнишь, что я говорил о врожденных способностях? У тебя их хоть отбавляй.

– Я никогда не пла́чу, – заметила Сэрен, сворачивая за магом с тропы в ближайший перелесок.

– Естественно. Путь и так у тебя в голове, ты полжизни изощренно манипулировала своим разумом, как заправский верховный маг. Все делала, лишь бы процесс не прекращался, так ведь?

Аквитор остановилась и посмотрела назад.

Стальные Прутья, едва различимый отсюда, следил за ней взглядом от обочины дороги.

– Не обращай внимания. Он просто беспокоится за тебя. Его не будет рядом, когда ты…

– Нет. Пусть лучше идет с нами.

– Зачем?

– Когда я начну биться у тебя на груди, Корло, могу запросто сломать пару ребер. Служивый покрепче будет.

Маг выпучил глаза и рассмеялся.

– Поклявшийся! Чего там застрял, иди к нам!

Лишь многим позже до Сэрен дошло, что Путь не так уж сложен для понимания. Силы природы, естественные наклонности, схемы событий – Корло немного раскрыл ей глаза на эти неприметные факторы, но откровение наступило благодаря знанию, таившемуся внутри ее самой.

Примитивное миропонимание замечает только четыре стихии и дальше этого не идет. Словно вселенная сводится к четырем доступным созерцанию понятным явлениям. Корло же обратил внимание Сэрен на иные стихии. Впустив в себя истину, она будто заново открыла мир, увидела, как он заиграл новыми красками, пугающими своим жутким величием.

Стало ясно: время – тоже стихия. Промежутки бытия между событиями, состоящие из бесчисленных других событий, пронизанные сложной сетью причин и следствий и развернутые в плоскости, словно вытканные на гобелене картины, создавали вереницу сцен, которые – если взглянуть на них отстраненно – раскрывали свой секрет: все они существовали здесь и сейчас.

Ужасный вывод: она всю жизнь ходила по кругу, проигрывая одни и те же сцены. Навязала себе свою собственную однообразную сеть событий и принимала чувство безысходности за оправданную, единственно возможную реакцию. Какая ограниченность ума – поступать так, обладая почти сверхъестественным восприятием множественности перспектив, готовых проявиться в любом предмете! Она намертво застряла в этом капкане – колдовском заклятии по имени «скорбь», поклонении демонам самобичевания, чьи фигуры раз за разом возникали на гобелене – в разных сценах, но с привычным оскалом.

Выход из замкнутого круга дался на удивление легко – так разматывается целый клубок, стоит потянуть за одну ниточку. Если Корло и приложил какие-то усилия, то невероятно тонкие, – ей показалось, что всю работу она выполнила сама. Маг сидел напротив девушки с внимательным, спокойным видом на поляне, которую они выбрали для ритуала, шагах в тридцати от дороги. Как ни странно, Сэрен не стыдилась плакать в его присутствии.

Стальные Прутья сначала нервно ходил туда-сюда, а с появлением первых слез остановился и одной рукой обнял девушку за плечи. Сэрен уткнулась лицом в мужскую шею.

В другое время и в другом месте сцена показалась бы пошлой. Циничный разум мог легко бросить обвинение в притворстве, подразумевая, что чистым порывам полагается быть сокровенными, анонимными. Как будто искренность существует только в уединении, а остальное – всего лишь показуха, неизбежно фальшивое притворство.

В изнеможении после мощного, неожиданно короткого выброса, когда в душе осталась одна пустота, в момент отстраненного покоя Сэрен, сбросив путы эмоций, подвела итог. Она сама выдумала и поверила – так было проще, – что Бурук Бледный не хотел расставаться с жизнью. От ее внимания ускользнули те легкость и свобода, что звучали в его словах в последние проведенные вместе дни. А ведь он уже тогда все для себя решил. Понимал, что грядет война, и готовился сыграть свою роль в ее приближении. Бурук вырезал себя из гобелена. В то время как она продолжала обманывать себя, вовсю используя свои задатки к магии, лишь бы не сойти с пути скорби и самообвинения, пока это не превратилось в привычный утешительный ритуал.