Светлана Васильева - Йормунганд (СИ)

— Какое-нибудь животное, — пожала плечами Раннвейг.

— Знакомая работа. Похоже. наш колдун захаживает к цвергу в башне.

— К тому ужасному коротышке? — Раннвейг передернуло.

Он хорош, и больше не по мечам, пусть они и ценятся как ничто другое. Его уродливая душа позволяет создавать прекрасные вещицы.

Раннвейг захотелось прислониться к плечу мужа, но столь фривольный жест выглядел бы неловко, если бы его сделал она, да еще на пиру, где все смотрят. Но на самом деле никто не смотрел. Раннвейг с возвышения созерцала скромный, по меркам Гладсшейна, пир, где бывала она лишь раз с Йордом, и зареклась подвергать себя новым унижениям встреч с его родней. Йорд. Он выжил, и втайне Раннвейг об этом сожалела. Йормунганд не справился, вернулся израненный и как будто не знал, куда себя деть. Она не знала, таким ли он был до изгнания, или ее прихоть изменила его. Она и сама изменилась. Сила Йормунганда возросла многократно, пусть он и несчастен, это она почувствовала, а вот ее воля засыхала как гербера без воды.

Стаккард поднял на нее взгляд темных карих глаз. Раннвейг толкнула его ногой, чтоб не смотрел.

— Умеешь петь? — спросил Эдегор.

— А? — удивленно откликнулся Стаккард. Раньше Эдегор его не замечал и не заговаривал с ним, после того, первого допроса. — Нет, пою я ужасно. У кота с прищеленным хвостом получится лучше.

— Молодежь. В мое время каждый уважающий себя колдун непременно умел петь и слагать стихи.

— В наше время колдуны предпочитают не называться колдунами, — сказал Стаккард.

— А, может, все же умеешь? Ну-ка, спой!

— Даже если вы прикажете мне, музыкальные таланты у меня не появятся, — терпеливо сказал Стаккард.

— Да что такое!? Еще и перечит мне!

— Успокойся, солнце мое, он не умеет петь, пусть поют те, кто умеет, — мягко сказала Раннвейг.

Эдегор хмыкнул в усы.

— Ни петь, ни искать пропажи, на что же ты годен?

— Детей госпожи и Йормун… — начал Стаккард, но Раннвейг снова легонько пнула его.

— Пойди, взгляни, не нужна ли помощь Валонхейму. Он сегодня из сил выбивается.

Стаккард украдкой посмотрел в сторону Йормунганда. И так было понятно, что он не собирался долго оставаться на пиру. Слуги рассказали Стаккарду о сложных отношениях Йормунганда и Элоди, но догадаться, что из рассказанного правда, а что нет — невозможно. Бесспорным оставалось лишь то, что Йормунганд и в самом деле нравился дочери князя, но насколько глубоко ее чувство, этого Стаккард понять еще не мог.

Случись такое со Стаккардом, и он бы уже стал зятем и наследником Эдегора. Валонхейма же можно и вовсе не брать в расчет. Как слепо он доверился гардарикскому шпиону Гарриетту, а потом и Йормунганду. Стаккард с удовольствием унаследует лабораторию одноглазого, едва его казнят за пособничество в шпионаже. Вот только, похоже, Эдегор, хоть и не показывает виду, но все же ценит победу над Йордом, пусть и бесчестным способом. Стаккард и подумать не мог, что Йормунганд способен на такую магию. Тогда бы с самого начала прикончил его меж костров без разговоров.

Покровительство Раннвейг дало Стаккарду фору. И теперь, едва поднявшись от ног госпожи. он снова оказался в своей стихии, в окружении недоверчивых, злых и насмешливых чужаков.

— Эй, ты новый шут княжны, нэ?

— Шапку с бубенчиками потерял?

— А станцуй что-нибудь!

«На могиле твоей станцую» — Стаккард ловко избегал столкновений с подпившими гостями. Есть дела и поважнее.

Элоди выбралась из угла, где стояла рядом с Йормунгандом, и теперь восседала на почетном месте, как и подобает дочери Эдегора. Она почти ничего не ела, морщась от запаха проносимых мимо блюд. Дэунья качала головой и изредка уговаривала хотя бы пригубить вина.

— Прекрасное платье, госпожа, — сказал Стаккард вместо приветствия. — Серые ленты особенно прекрасны.

— Подходят к цвету лица? — спросила Элоди.

— Разве что к моему. Поскольку вы забыли мое имя, я — Стаккард.

— Все равно не запомню.

— Со временем?

— Думаю, его у нашего знакомства будет не слишком много.

Дуэнья покачала головой.

— Вы ведь уже не подросток, — сказал Стаккард, — но все так же молоды в душе. Могу пригласить вас на танец?

— Мне нездоровится.

— Госпожа моя, — Стаккард придвинулся ближе, так, что его дыхание коснулось щеки Элисбет. — Я могу излечить любую вашу горечь.

Княжна отшатнулась. Тут же за Стаккардом образовался дюжий слуга, готовый защитить госпожу. Стаккард в недоумении уставился, как она, едва не сметая тарелки и опрокидывая кресло, вскакивает и тянет дуэнью за рукав. Под нарумяненными щеками вспыхнул настоящий румянец, но Стаккард знал, что это не смущение — испуг.

Смолкла музыка, гости уставились на него, дамы переговаривались, прикрывая рты ладошками.

Странная семья, — сказал он себе, — странные люди, странные отношения. Как будто из хрусталя, только тронь — звон и трещина. Будь Маркус жив, он бы здорово посмеялся над затруднениями Стаккарда. Маркус умел нравиться людям, его любили куда больше Стаккрада, даже то, что проклятый одноглазый был виновен в гибели его лучшего друга, Стаккарду пришлось уходить так спешно, как только мог. Йорд, похоже. надеялся, что Стаккард сгинет в местных лесах, но нет. Теперь Йорд возвращается домой без славы, без чести, и без Раннвейг. Даже Дочери не помогли.

— Витаешь в облаках? Раздумываешь, как бы напугать невинных дев? — голос Валонхейма заставил Стаккарда вздрогнуть.

— Твоя сестра слишком пугливая даже для невинной девы, — сказал он.

— Смотри, укусит со сраху, — сказал Валонхейм. Он выглядел усталым, как будто подготовка к пиру и сам праздник и в самом деле измотали его.

— Тебе нужна моя помощь? — осведомился Стаккард.

— Можешь подмести залу после пира, — сказал Валонхейм.

— Могу зачаровать метлы, так, что они сами подметут.

— Не надо. Слышал я об одном таком случае, но все закончилось плохо.

— Как друг Йормуна, ты удручен положением, в котором он оказался?

Валонхейм пригладил тонкие, торчащие над губой усики.

— Я не друг Йормуну и я не враг ему, я не слежу за его судьбой. Мне по-настоящему жаль Гарриетта, он было хорошим человеком, пока Йорд с твоей помощью его не убил.

— Эй, не вини меня, это война и…

— Да, потому ты еще жив и рассказываешь сказки, которые Гарриетт не может не подтвердить, ни опровергнуть.

— Господин мой…

— Ох, не паясничай. Я редко демонстрирую свое пренебрежение в лицо, но ты у нас исключение. Захочешь помочь по хозяйству, жду тебя с метлами после пира, но лучше — не утруждайся.

Валонхейм отряхнул невидимые пылинки с плеча и едва наклонил голову, прощаясь. Даже в шумном зале Стаккард расслышал мерный звук его удаляющихся шагов.