Светлана Васильева - Йормунганд (СИ)

— Меня отчитал бастард, — Стаккард взъерошил короткие волосы. — Будет сложно.

Он пригляделся к остальным гостям. Отдаленность от Гладсшейна давала о себе знать, люди не особо походили на разношерстный двор Альфедра, но и здесь интересных людей хватало. Когда они подходили с выражением почтения к Эдегору, Стаккард постарался запомнить некоторые имена. Ближайшего соратника Эдегора зовут Хальдор. Высокий, с густой коричневой бородой, в которую едва закралась седина. Вот он обняв жену, подливает ей темно-красное неразбавленное вино. Он прячет губы в ее волосы и улыбается. Тонколицый, угловатый как подросток, но уже с плешивой головой Сёрен перебирает звенья золотой цепи на шее, пальцы желтые, костяшки торчат. Он немногословен и часто кашляет в кулак. Как ясень среди степи сидит Хенриэтте, дальняя родственница Раннвейг, принятая ко двору из милости. На ней платье не по фигуре, слишком обтягивающее могучие прелести, но сотрапезнику она нравится. Лицо Сверре пересекает шрам задевший часть щеки и губы, так что застыла вечная ухмылка. На женщинах многослойные украшения, одежда мужчин вышита камнями и бисером. Стаккард склонил голову, Магнус назвал бы собравшихся божками переполненными подношениями, каких видели они во время путешесвий, покоряя новые земли воле Альфедра.

Темное одеяние с капюшоном приготовлено заранее. Дуэнья подала его Элоди, едва они оказались вне замковых стен. Дождей не было, но земля почему-то потемнела от влаги, прямо посреди лужи лежал бородой кверху внучатый племянник Эдегора Йенс. На молодом лице можно было бы рассмотреть следы от оспы, если бы дуэнья прихватила бы с собой факел. Луна еще только народилась, так что переодеваться пришлось в ее тусклом свете. тишина, нарушаемая лишь храпом Йенса пугала. Губы у Элоди дрожали, пусть и старалась она держать лицо.

— Ох, не доверялись бы вы вертихвосту этому, — причитала старушка, помогая Элисбает попасть в рукава.

— Я пила твой отвар, и он не помог, — шикнула Элоди. — Не надо было меня жалеть и дать верное средство, а не водичку.

— Так я все как надо заварила, — сказала дуэнья, старательно прилаживая шнуровки прятавшие блеск праздничного платья. — Колдун лучше не справится. А ну как потом и вовсе родить не сможете?

— Пусть, — сказала Элоди.

— Госпожа моя…

— Хватит!

— Да что же он с вами делать будет? Неужто вы ему в таком виде покажетесь?

Элоди нахмурилась. До этой минуты она не думала, что будет делать с ней Йормунганд. Не верилось, что он намеренно причинит ей боль, и что перед ним придется раздеваться, и он будет… А что он будет?

— Не ходите, — взмолилась дуэнья.

Элоди опустила взгляд на начавший полнеть уже живот.

— Он даст мне другой отвар, — сказала она с долей сомнения, — сильнее. Я усну и проснусь уже без… опухоли.

— Да как же вы так о дитя?!

— Это не дитя! — вспылила Элоди. — Дрянь внутри меня! Поди, посмотри, ждет меня или нет?

Йенс всхрапнул, обе женщины притихли, прислушиваясь к спящему. Но здоровяк повернулся на бок и неожиданно надул в штаны, так что Элоди поморщилась, а дуэнья покачала головой. Йенс потер затылок, почесался, но так и не проснулся.

Дуэнья недовольно шурша юбками выглянула за ворота.

Йормунганд стоял у самой калитки. Рядом ожидала крытая повозка, возница нервничал и крутился, будто сидел причинным местом на занозе.

— Ждет, — шепнула дуэнья, вернувшись к Элоди.

— Хорошо, — сказала Элоди и громко вздохнула.

— Берегите себя, госпожа, — пробормотала дуэнья.

— Я уже разок себя не поберегла, но теперь-то все будет хорошо, — сказала Элоди.

Дуэнья слышала, как стукнула калитка и через минуту шум удаляющейся повозки.

— Не убежишь от судьбы, от судьбы-то не убежишь, — бормотала старушка, возвращаясь темными коридорами в каморку при покоях госпожи.

Подготовить что-нибудь толковое за короткий срок Йормунганд не успел. Он рассчитывал на отчаяние Элоди, которой не терпелось избавиться от плода. Йормунганд не сомневался, что она уже пила отвары из ягод можжевельника и морского лука. Оставалось только поразиться цеплянию за жизнь существа внутри нее. Йормунганд прикидывал, как сможет использовать княжну в будущем, но пока он был ей нужен больше, чем она ему.

Хуже всего, что он не совсем представлял себе. что нужно делать. Когда он лечился у Галеты, старая Дочерь делала аборты деревенским женщинам, продавала отвары, но его на процедуры, естественно, не пускала. Да он и не любопытствовал особо, но кое-что все же разузнал.

Во-первых, палочка из руты с заостренным концом, во-вторых ванна из отвала алтеи. Ничего хитрого, и Элоди ему достаточно безразлична, чтобы без содрогания копаться у нее между ног. Бедная девочка, как она прихорашивалась перед ним, как топорщила свои перышки, маленькая птичка. Йормунганд поглядывал на бледное лицо Элоди, едва видное в темноте повозки. Множество мужчин готовы были на все ради одного взгляда молодой княжны. Интересно, в чьи же объятия она бросилась, стоило Йормунганду скрыться из виду?

— А отец ребенка знает, что… он отец ребенка?

— Думаю, того он и добивался, — сказала Элоди.

Йормунганд не ожидал, что она ответит. Думал, отмахнется или обидится.

— Вы уверены, что хотите избавиться от дитя? — спросил он осторожно.

— Конечно, это же позор! — воскликнула Элоди и вся сжалась.

— Нет позора, чтобы появилась новая жизнь, — возразил Йормунганд, чувствуя кислый привкус на языке от собственных лицемерных слов.

Элоди посмотрела на него долгим взглядом. В повозке никого кроме них не было, и темнота скрадывала лица.

— Я бы оставила ребенка, — сказала она, — будь он твоим. Даже если бы ты никогда больше не прикоснулся ко мне. Даже если бы отец отказался от меня, даже если бы я лишилась всего, что имею и имя мое произносилось бы только с порицанием, я была бы счастлива носить твое дитя.

Йормунганд почувствовал, как кровь приливает к щекам и порадовался, что в повозке темно.

— Но ребенок нежеланный, и ничего его в этом мире не ждет, кроме моей ненависти да безразличия. Поверь, я бы хотела чувствовать что-то иное, но пусть лучше у меня вовсе не будет детей, чем он родится.

— Понимаю, — произнес Йормунганд.

— Приехали, — крикнул возница, и Йормунганд выскользнул из повозки, и подал руку Элоди, чья фигурка потеряла былую легкость, но пока еще оставалась изящной.

— Где мы? — спросила Элоди, приподнимая край капюшона с лица.

— Все еще в вотчинах твоего отца, — улыбнулся Йормунганд, — там, где приличные люди стараются не бывать.

— Хм, — сказала Элоди, оглядывая пыльную разбитую мостовую, покореженные, как будто стремящиеся забраться под землю от своей неказистости, хижины, вдохнула воздух с запахом нечистот, — подходящее место для таких как я.