Павел Миротворцев - Волшебник [СИ]

— Мне одно непонятно, откуда это все? — я провел рукой перед грудью. — Или я так долго спал?

— Четыре дня, — кивнула мать. — У тебя в крови было слишком много яда.

— Яда? — неподдельно удивился я.

— Да. Ты не помнишь?

Я честно задумался, но после Костяного Короля и его свиты, я был сильно потрепанным. Да и там потом такое месиво началось, что даже сейчас толком и не припомню, кто конкретно на меня нападал. Пришлось отрицательно качать головой.

— И все равно, — нахмурился я, — четыре дня это мало для такой одежды.

— Я ведь уже говорила, — улыбнулась мать, — отец всегда гордился тобой.

Отец? В каком… отец?! Теперь я окинул свою обновку уже совершенно другим взглядом.

— Пять лет он потратил на то, чтобы найти и убить Василиска, — продолжила мать, отреагировав на мой взгляд. — И мне горько, что он не смог тебя увидеть в этой одежды.

Отвернувшись чуть в сторону, я сделал осторожный вдох, стараясь избавиться от вставшего в горле кома. Сглотнул. Помогло слабо, но я все-таки справился. Правда, пришлось напомнить себе, что: "Крутые Арт-Наки не плачут, даже от радости". Еще раз вздохнув, я осторожно, едва касаясь пальцами, провел по груди. Теперь тяжесть новой брони ощущалась как-то по иному… как-то… роднее? Будто теплые руки отца на моих плечах. На сердце стало тяжело, но в тоже время необычайно приятно.

— Теперь ты запросто сможешь собрать свой отряд, для походов в Некрополь! — совершенно счастливая, произнесла Валла.

Быть главой своего отряда это действительно почетно, вот только сестренка не знает о моем уходе или это у нее просто "к слову пришлось"?

Я вопросительно посмотрел на откровенно любующуюся мной мать:

— Ты ей еще не говорила?

Мама молча покачала головой.

— О чем? — мгновенно насторожилась сестренка.

Когда надо она могла соображать довольно быстро.

— Скорее всего, мне придется уйти из города, — решил я говорить, как оно есть, тем более никакие увиливания здесь бы просто не помогли.

И реакция сестры на мои слова сказала мне очень многое. Восторг и радость в считанные мгновения сменила тоска и грусть. Будто я умирать тут собрался.

— Зачем? — тихо, безжизненно произнесла Валла.

Таким же голосом она разговаривала после смерти отца. Она и мама. И я могу с уверенностью сказать, что это были худшие дни моей жизни. Худшие воспоминания.

— Сестренка, — строго произнес я, подходя к ней, — это еще что за голос? Ты меня что, заранее на суд к прародителю отправляешь?

Взгляд строгий, брови нахмурены. Сестренка сразу стала "сдавать". Тоска и грусть сменились смущением и растерянностью.

— Что ты там говорила своим друзьям обо мне? — наставительно приподнял я палец. — Напомнить? Самый лучший брат! А самые лучшие братья просто так не умирают, поняла? — и, видя, что она все еще в растерянности, "дожал": — Ну? Ты что совсем не веришь в силы нового Арт-Нака? Не веришь в собственного брата?!

— Верю, — тихонько, совсем засмущавшись, произнесла Валла, отведя глаза в сторону.

Получилось. Тут главное правильно расставлять акценты и не давать слабины. Учитель научил. Говорит: "Дави, дави, дави, а иначе они вспомнят, какой ты маленький". Вот и научился давить. Заставляя собеседника забыть, что я на добрый метр ниже его. А сделать это ой как непросто, особенно среди нашего народа.

— Вот и хорошо, — уверенно кивнул я, — а то устроила тут "три дня памяти [10] Обычай народа Соробору. Трехдневная поминальная церемония. " при живом брате.

Сестренка, после этих слов, казалось, даже уменьшилась в размерах. Хмыкнув, подошел и, лишь чуть-чуть наклонившись, громко чмокнул ее в макушку.

— Ладно, я пошел к учителю, — кивнул я матери, и, напоследок, проведя рукой по волосам счастливо улыбающейся Валлы, вышел из кухни.

Однако, к моему удивлению, и мать, и сестра, поднялись и пошли вслед за мной. Женщины нашего народа всегда провожали своих мужчин, когда он уходил из дома, правда, лишь в том случаи, если не шли сами. Обернувшись уже на самом пороге, посмотрел на стоящих рядышком мать и сестру. Красивые, слегка грустные и необычайно беззащитные. Вот так. Чуть больше месяца назад из города я выходил одним, в Некрополь вошел другим, вышел из него третьим, на стене, перед учителем, стоял четвертым, сегодня утром проснулся пятым, а на кухню спустился уже шестым. У меня было ощущение, будто за эти дни я прожил даже больше, чем за предыдущие семнадцать лет. И изменился больше. По крайней мере, просто так оставлять мать и сестру я был не намерен. Кивнув своим "девочкам" я вышел из дому и, сбежав по невысокому крыльцу, прошел через маленький двор и вышел на улицу.

У меня появилось еще одно дело к моему учителю.

Занятый своими мыслями, я прошел больше половины расстояния, до дома моего учителя, прежде чем сообразил, что за все время пути мне ни разу не пришлось кого-нибудь обходить или увертываться от не заметивших меня людей. Я ведь маленький, поэтому, увлеченный разговором, народ частенько меня не замечал, из-за чего мне постоянно приходились быть на чеку. А тут полгорода пересек и ни одного столкновения.

Стоило сосредоточиться, как все сразу встало на свои места.

Народ просто расступался передо мной. Некоторые лишь вежливо уступали дорогу, другие отходили в сторону и смотрели вслед, а третьи, самые младшие, восторженным хвостом следовали за мной. Ощущения от этого всего были несколько странные. Или просто непривычные? Раньше на меня смотрели с любопытством, — что за неведома зверушка? — а теперь уважительно, — сам Арт-Нак идет. Мое "себялюбие" от этого тихо млело, но пристальные взгляды смущали, невольно заставляя следить за каждым своим шагом. Из-за чего, если первую половину пути я даже не заметил, то оставшуюся половину, казалось, шел целую вечность.

Буквально пролетев, типичный для каждого дома в Ханан-Кае дворик с десятком цветущих деревьев и покрытый зеленой травой, я буквально ворвался в дом учителя. Громко захлопнув дверь, устало прислонился к ней спиной. Сердце билось как загнанное, дыхание было шумным и частым, и вообще мое состояние никак не соответствовало тому, что я делал. Ведь просто прошел с одного конца города в другой, а впечатление будто нарвался на полноценную тренировку учителя. Кстати о последнем…

— Никак мой придурочный ученик вспомнил о существовании своего Великого Учителя? — как обычно, яда в его голосе хватило бы на полноценного Василиска.

— И тебе не болеть, старый хрен! — поднял я на него взгляд.

Неизменные белые, в виде собачек, тапочки, черные, длинные трусы, которые он именовал странным словом "шорты" и длинный, белый халат.

— И кто же тебя так загнал? — поинтересовался он, отхлебывая чай из большой кружки, покрытой многочисленными, веселыми, маленькими, желтыми рожицами.