Пола Брекстон - Серебряная ведьма

Не сейчас. Пока не время.

Она все еще не пришла в себя после событий минувшей ночи. По-прежнему чувствует потрясение от того, что испытала. И благоговейный трепет перед теми чудесными вещами, которые открылись ей в видениях. У нее не было времени понять их, разобраться, что к чему, и какая-та часть ее сознания не хочет понимать и разбираться. Не хочет осквернить красоту и силу увиденного и прочувствованного, применив к ним правила рационального восприятия и старый добрый здравый смысл. Она убеждает себя в собственной правоте, веря, что, спеша продолжить работу, воплощая свое искусство в жизнь, она усиливает магическую связь, порожденную тождественностью рисунков на браслете и горшках. Мысль об этой связи вызывает у Тильды радостный трепет. Но также и пугает, хотя сейчас она не хочет об этом думать. Она заслоняется рукой и, щурясь, смотрит на небо, ища глазами солнце. Оно по-прежнему затянуто облаками, проглядывая ярким пятном в облачной пелене.

Еще слишком рано, чтобы открывать обжиговую печь. И слишком скользко для пробежки.

Она собирается вернуться в дом, когда замечает, как по засыпанной снегом дороге к коттеджу пробирается какая-то фигура. Сначала Тильда думает, что это Дилан, но когда мужчина подходит ближе, она узнает в нем Лукаса.

Лукас? С какой стати ему было тащиться ко мне?

Он поднимает голову, видит ее и машет. Она машет ему в ответ. Чертополошка подбегает к воротам сада, чтобы осмотреть и обнюхать визитера.

– Доброе утро, Лукас.

Он останавливается и наклоняется, чтобы отдышаться.

– Только не говори, что ты действительно поднимаешься на этот холм бегом.

– В последнее время нет.

Он поворачивается и окидывает взглядом открывающийся с высоты пейзаж.

– Ну что ж, теперь я понимаю, почему ты здесь поселилась. Зрелище и впрямь впечатляющее.

– Озеро полностью замерзло, – замечает Тильда. – Это бывает нечасто.

– Выйдя из гостиницы, я подумал, что сегодня довольно холодно, но сейчас мне жарко. Уф! – И он расстегивает куртку.

– Значит, сегодня работы на раскопках не будет?

Лукас качает головой.

– Все намертво смерзлось. И нам пришлось заказывать новые прожектора.

– Вот оно что.

Тильда избегает смотреть ему в глаза. У него нет причин думать, что хаос на раскопках как-то связан с ней, не считая ее поведения, которое Лукасу не могло не показаться истеричным.

– Собственно говоря, – признается он, протягивая руку и небрежно гладя не имеющую ничего против Чертополошку, – именно за этим я сюда и пришел. Чтобы сказать, что мы отложили извлечение останков. Теперь мы собираемся поднять их через четыре дня после Рождества. Я тут подумал… тебе хотелось бы это знать. – Он замолкает, потом добавляет: – И еще я хотел извиниться за то, что так… разгневался на тебя.

Тильда улыбается его странному выбору устаревшего слова.

– Не бери в голову. Ведь на раскопках все пошло прахом… весь ваш труд. Так что я тебя понимаю.

– Все равно мне не следовало так на тебя кричать. Прости.

Она внимательно смотрит на Лукаса. То, что он проявил уважение к ней, к ее чувствам касательно раскопок, то, что он по рыхлому снегу поднялся на холм, чтобы поговорить с ней, демонстрирует ту сторону его натуры, которой она прежде не замечала. И сейчас он смотрит спокойно и открыто, а ведь на ней больше нет контактных линз.

– Хочешь кофе? – предлагает Тильда.

Он молча кивает и идет следом за ней по дорожке, ведущей к кухонной двери.

– Я только что затопила печь. Скоро она нагреется.

Тильда ставит чайник на конфорку и достает с полки кружки и кофе. Лукас снимает куртку и шарф и садится за стол.

– Ты не чувствуешь себя в этом доме немного оторванной от мира? Жить на такой высоте и притом совершенно одной…

– Я люблю уединение.

– Значит, ты истинный художник.

– Но в последние месяцы я не создала никаких произведений. То есть до сегодняшнего дня.

Тильда сама себе удивляется, когда вдруг начинает рассказывать Лукасу про печь, работающую на дровах, про закончившийся обжиг недавно изготовленных ею горшков. Он без вопросов принимает ее объяснение, что отказ от обычной электрической печи – осознанный художественный выбор. После этого они недолго беседуют о ее работе и о том, как она волнуется и боится, ожидая открытия печи. В конце концов их разговор замирает, и Тильда понимает, что придется вернуться к теме раскопок.

– Мне очень жаль, – начинает она. – Что так получилось… в тот день, когда вы поднимали камень… Я не хотела навредить.

– Ты тут ни при чем. Не твоя вина, что прожектора взорвались. – Лукас прихлебывает кофе, потом добавляет: – Но ты была очень… расстроена.

– Я не могу этого объяснить. Если попробую, ты подумаешь, что я сошла с ума.

– А тебе не все равно, что я подумаю?

Она улыбается.

– В таком маленьком месте, как это, слухи распространяются быстро. Мне совсем не хочется, чтобы меня называли сумасшедшим гончаром с горы.

– А-а.

– Слушай, я не научный работник. Я не изучала этого края годами, как ты, я ничего о нем не знаю. Дело в том, что… в общем, в этой могиле заключено зло. Настоящее зло.

– И я выпускаю его на волю?

– Ты в этом не виноват.

– Но ты сказала именно это, когда мы поднимали камень. Если мне не изменяет память, это были твои точные слова.

Лукас сжимает кружку с кофе и вдыхает поднимающийся над ней ароматный пар.

Он боится. Боже мой, он явно не счел мои слова бредом сумасшедшей. Во всяком случае, не совсем.

Она мнется, потом спрашивает:

– А ты… ничего не заметил? Ничего не почувствовал, когда работал на раскопе? Ничего… странного?

– Легко испугаться, когда речь идет о раскопках могилы. Никто из археологов не относится к этому небрежно. Мы стараемся к любым останкам относиться с уважением. Ведь раньше это был живой человек, а мы собираемся потревожить место его упокоения.

– Только эта женщина похоронена не так, чтобы обрести покой, верно?

– Да, все выглядит так, словно ее конец был крайне неприятен.

– Это еще мягко говоря. Ты же считаешь, что ее похоронили живьем. И что камень удерживал ее на месте, пока ее засыпали землей. Это очень жестоко, что бы она ни совершила.

– Это ошибка – рассматривать прошлое с точки зрения понятий двадцать первого века.

Тильда пожимает плечами.

– Других понятий я не знаю.

– Мы получили результаты изучения тех образцов, которые Молли отправила в лабораторию. Мы можем датировать эту могилу с точностью чуть ли не до года.

– Я знаю, тебе не терпится сообщить эту информацию мне.

– Мы считаем, что могилу выкопали где-то между 910 и 920 годами нашей эры. А останки точно принадлежат женщине, которой было от тридцати до сорока лет. При жизни она была здорова. Как мы уже определили, она умерла не своей смертью. В ее рацион входила озерная рыба, зерновые культуры, а также мясо. Женщина была отнюдь не какой-нибудь скромной крестьянкой. Должно быть, она занимала важное положение на острове. Пока не…