Пола Брекстон - Серебряная ведьма

– Что же она сделала? Что такого она могла совершить, чтобы заслужить подобную кару?

– Мы получим больше информации, когда доберемся до гроба, который находится под ней. Когда выясним, кем был похороненный в нем человек, в убийстве которого она, видимо, была обвинена, мы больше узнаем и о ней.

– Думаешь, жертва занимала при жизни высокое положение?

– Скорее всего.

Тильда делает несколько глотков горячего кофе и вздыхает, не зная, как рассказать Лукасу больше. Не представляя, сколько безумия он сможет проглотить. Может быть, сказать о браслете? У Лукаса могут быть какие-то идеи насчет его происхождения, и он наверняка будет археологу очень интересен. Возможно, он даже сочтет браслет чем-то важным для раскопок.

А что, если Лукас решит, что браслет – нечто вроде национального достояния? Тогда он может заставить меня отдать его. Может забрать его, чтобы отправить в лабораторию на анализ. Нет, я не могу так рисковать.

Пока Тильда и Лукас молчат в нерешительности, до них доносится нарастающий звук мотора. Тильде он хорошо знаком.

– Это Дилан, – говорит она, вставая из-за стола и снова надевая пальто.

Древний «Лендровер» в два счета справляется с засыпанной снегом дорогой и въезжает на холм. Дилан вылезает, как всегда, энергичный и бодрый, но, даже стоя в саду, Тильда видит, как он напрягается и мрачнеет при виде гостя. Ей становится не по себе от того, что он застает ее вместе с Лукасом. Стыдиться ей нечего. И у Дилана нет причин ревновать. К тому же их отношения еще не устоялись и продолжаются слишком недолго, чтобы кто-либо из них устанавливал правила или предъявлял права собственности.

– Ты приехал рано. – И в ее голосе невольно звучит раздражение.

– Я хотел приехать и помочь, – немного обиженно отвечает Дилан. – Извини.

– Нет, это ты меня извини. – Чувствуя себя виноватой, Тильда торопится сообщить новость: – Лукас пришел, чтобы сказать о возобновлении работ. Раскопки продолжат через четыре дня после Рождества.

– Мы не можем оставаться здесь слишком долго, – объясняет археолог. – Раскопки стоят дорого. И для содержимого раскопа плохо оставаться на открытом воздухе, да еще при такой погоде. Так что чем скорее мы достанем все останки и отвезем их в университет, тем лучше.

– Полностью согласен, – говорит Дилан, демонстративно запечатлевая на щеке Тильды долгий поцелуй. – Ты собираешься открыть обжиговую печь?

– О, по-моему, еще слишком рано.

– Сейчас больше двенадцати.

– Уже? А я и не заметила.

Тильда переводит взгляд с одного мужчины на другого, желая, чтобы их обоих здесь сейчас не было. Ни один не понимает, насколько важен для нее этот момент.

– Можно было бы немного и подождать, – противится она.

– Неужели? – Дилан, похоже, искренне удивлен. – Должно быть, сейчас там все остыло, – замечает он, но, видя ее нежелание открывать обжиговую печь, добавляет: – Но решать тебе, Тильда. Ведь это твое детище. – И он улыбается.

Тильда смотрит на Лукаса в надежде, что он вспомнит о делах поважнее и уйдет.

Не везет так не везет.

Дилан, проследив за ее взглядом, без обиняков говорит:

– Разве тебе сейчас не надо где-нибудь что-нибудь копать?

– Только не сегодня, – отвечает Лукас.

Тильда невольно чувствует, что должна его защитить. Как бы ей ни хотелось, чтобы он ушел, ей не нравится, что Дилан решил выпроводить гостя сам.

– Со стороны Лукаса было очень любезно прийти сюда и рассказать о планах относительно дальнейших раскопок. Он… он понимает, как это для меня важно.

Повисает неловкое молчание, и в довершение всего Чертополошка уворачивается от протянутой руки Дилана и не дает себя погладить.

– Хорошо, давайте откроем эту чертову печь! – быстро говорит Тильда, не в силах и дальше терпеть возникшее напряжение. – Дилан, передай, пожалуйста, зубило и молоток. Они лежат рядом с тобой, в ящике для инструментов.

Дилан счищает с крышки ящика смерзшийся снег и, вынув инструменты, передает их Тильде. Она вставляет острый конец зубила между кирпичами двери, где слой строительного раствора тоньше всего, и начинает бить по другому концу инструмента деревянным молотком, ударяя все сильнее и сильнее. Скоро начинает образовываться проем. Она продолжает работать, пока не выбивает часть раствора. Вскоре ей удается вынуть кирпич, и она проделывает то же самое со следующим, потом еще с одним. Это тяжелая работа, но Тильда отвергает помощь Дилана. Она продолжает стучать молотком по зубилу. Проем расширяется, и становятся видны стоящие внутри печи горшки.

Удались ли они? Сработала ли печь? Получился ли обжиг или я все запорола? О господи, хоть бы получилось. Мне следовало привести в порядок электрическую печь. Я просто трусиха. И зачем только я пошла на эту авантюру?

Наконец кирпичная заглушка полностью разобрана. Тильда откладывает инструменты, снимает митенки, бросает их в снег и опускается на колени рядом с печью. Владеющее ею беспокойство отчасти передалось и мужчинам, и они молча смотрят, как Тильда запускает руки в самодельную печь. Медленно, с величайшей осторожностью, она берет первый горшок и вынимает его, потом ставит на землю, расчищенную от снега теплом. Она садится на пятки и внимательно смотрит на стоящий перед нею большой луковицеобразный глиняный горшок. Молчание, кажется, длится вечность. А потом, неожиданно для Тильды, ее глаза наполняются слезами.

О боже.

– Тильда. – Дилан кладет руку на ее плечо. – Тильда, это просто фантастика.

– Точно, – соглашается Лукас. – Я никогда не видел ничего подобного. Невероятно.

Мужчины правы. Сквозь пелену слез облегчения Тильда видит, что они правы. Дровяная обжиговая печь справилась со своей работой. Холодная глина и порошкообразные глазури под воздействием огня преобразились во что-то поистине впечатляющее. Великолепное. Там, где нет глазури, горшок приобрел насыщенный красно-коричневый цвет почвы заливных лугов. Каменная соль, которую Тильда использовала с большой осторожностью, покрыла его поверхность крошечными оспинками, придав ей естественный шероховатый вид. Глазури окислились идеально – кажется, будто изысканные цвета, которые она выбрала для окрашивания собаки и зайцев, ярко горят и вспыхивают даже при тусклом свете пасмурного дня. И, вплетенное в замысловатый орнамент из бегущих друг за другом животных, сверкает золото, отчего на фоне темной глины их силуэты волшебно блестят.

Спасибо тебе.

Тильда формулирует эту мысль, не зная, кого именно хочет поблагодарить, но, стоя на коленях и чувствуя, как холод проникает в тело, ощущая руку Дилана на плече, она понимает, что создала это прекрасное, неповторимое произведение искусства не одна. Кто-то ей помог. Кто-то зажег в ней искру, которая позволила сотворить такое. Кто-то или что-то. Она опускает руку в карман и, достав браслет, подносит его к горшку. Их орнаменты стали еще больше схожи из-за глазурей и золотой фольги. И какое-то мгновение Тильде кажется, будто она видит, как у всех шестерых древних таинственных животных начинают подниматься и опускаться ребра и блестеть глаза и как они бегут, бегут, бегут.