Пола Брекстон - Серебряная ведьма

– Ты оставляешь меня ради какого-то комка глины.

– Прости. Дело в том… – Ей не удалось закончить предложение.

– Знаешь, я рад, что ты чувствуешь себя счастливой. Рад видеть, что ты думаешь о своей работе, а не… ну, в общем, не о тех, других вещах.

В ответ на это Тильда только кивнула. Пусть он думает, что успех обжига действительно отвлек ее внимание от всех странных и пугающих событий, которые происходили в последние дни. Несмотря на то, что Дилан стал свидетелем того, что случилось, когда она первый раз надела браслет, ей все еще не хотелось говорить с ним об этом. Она даже не рассказала, что надевала браслет еще раз, и о том, как в видении ей явилась Аванк. Тильда уже достаточно хорошо его знает, чтобы быть уверенной: он бы не отнесся к этому несерьезно – выслушал ее и поверил. И все же, несмотря на их близость, она чувствует: открытия, которые принес контакт с браслетом, – глубоко личные.

Ей нужно испытать это еще раз. Тильда наконец осталась одна, не считая Чертополошки, которая теперь стала еще больше похожа на везде следующую за нею тень. Тильда поворачивается спиной к закату и входит в студию. Полки справа заставлены поблескивающими новыми горшками, недавно извлеченными из обжиговой печи. Она любовно проводит пальцами по поверхности того, который находится к ней ближе всего. Она и надеяться не могла, что глазирование пройдет идеально, что цвета будут плавно переходить один в другой, благодаря чему древний кельтский животный орнамент отчетливо выделяется и в то же время естественно сливается с фоном. То, что Тильда обработала поверхности каменной солью и перед обжигом набила пространство между горшками тростником с озера, дало потрясающие результаты. Соль растаяла и растеклась, образовав беспорядочные разводы и брызги медного цвета, а тростник, сгорая, оставил на горшках крученые дымчатые следы. Силуэты животных сверкают от глазурей и добавленной к ним золотой фольги. Глядя на них, Тильда успокаивается, а когда она дотрагивается до орнамента, по всему телу распространяется легкое покалывание.

Я знаю вас. Знаю вас всех. А Аванк? Она приходила ко мне. В том видении она специально меня разыскала. Интересно, при чем здесь она? Если зайцы и охотничьи собаки олицетворяли ведьм, что же олицетворяла она?

Тильда торопливо возвращается в гостиную и достает браслет с верхней книжной полки, куда она положила его для лучшей сохранности. Она не надевает его – правда, мысленно пообещав себе, что сделает это очень скоро, – но кладет в карман слишком просторной для нее клетчатой рубашки, в которой часто работает. Затем берет книги, которые дал почитать профессор, возвращается в студию и садится за свой верстак, обернув плечи шерстяным одеялом. Отапливающая студию дровяная печь греет хорошо, но стеклянные двери слишком сильно выпускают из нее тепло. Тильда подносит спичку к фитилю стоящей рядом масляной лампы и начинает листать страницы попавшегося под руку тома, не зная, что именно ищет, но чувствуя, что узнает это, когда найдет. Чертополошка лежит на лоскутном коврике у ее ног, свернувшись клубком и накрыв нос пушистым хвостом.

– Ну, что ж, девочка, посмотрим, что у нас тут есть?

Одна из частей книги содержит собрание древних валлийских легенд и фольклора и комментарии к ним и называется «Мабиногион». Внимание Тильды привлекает рассказ об обращении человека в различных животных.

– Согласно этой легенде, – читает она, обращаясь к собаке, – в древние времена превращение людей в другие существа происходило довольно часто. Вот послушай. «История Талиесина» – в ней говорится о мальчике, который случайно пробует магическое зелье из котла. Тогда за ним в погоню пускается приготовившая зелье колдунья по имени… Керидвен. А мальчика зовут Гвион. Она очень зла на него, и он убегает… «Но Керидвен была быстроногой и скоро догнала ребенка, тогда Гвион обратился в зайца, а она, увидев это, обернулась черной собакой и погналась за ним. Гвион подбежал к реке и превратился в рыбу, но колдунья продолжала преследовать его, обернувшись выдрой. В страхе за свою жизнь он выпрыгнул из воды и взмыл в небо птицей. Но Керидвен не сдалась и обратилась в ястреба, чтобы схватить его. Гвион испугался, но, увидев груду пшеницы, упал в нее одним из тысяч и тысяч зерен. Керидвен заметила, что он сделал, и обернулась курицей, которая проглотила это зерно. Тогда колдунья снова стала женщиной и через девять месяцев родила мальчика, такого красивого, что не смогла заставить себя убить его. Она положила его в мешок, погрузила в рыбачью лодку, сплетенную из ивняка и обтянутую кожей, и пустила ее плыть по озеру». Ничего себе!

Тильда быстро просматривает следующие страницы, но на них больше ничего не говорится о превращениях и не встречается ни одного упоминания об Аванк. Она листает книгу дальше и снова находит историю об озерном чудище и о том, как его с помощью песни выманила на берег смелая девушка из деревни.

– Почему-то подобные вещи всегда должна делать девушка. Мужчины оставляют такие дела нам, да, Чертополошка?

Но собака уже заснула и тихо похрапывает. Дальше в книге на иллюстрации изображена Аванк жутким существом с огромными острыми зубами, чешуей и зазубренным хвостом.

– Но она была совсем не такой, – шепчет Тильда. – Она была прекрасна.

Ее охватывает волнение, и она хватает альбом и палочку древесного угля. Она рисует быстро, щурясь, нанося на бумагу быстрые размашистые черные штрихи, пытаясь запечатлеть ту, что пришла к ней в видении. Грациозно изогнутая шея. Высоко поднятая голова. Глубоко посаженные блестящие глаза. Мускулистые лапы. Потратив полчаса, чтобы набросать образ Аванк, Тильда впивается взглядом в рисунок, задумчиво прикусив нижнюю губу.

Да. По крайней мере , почти. Я не пойму, что еще нужно сделать, пока не продвинусь дальше. Еще слишком рано.

Соскочив с табурета, она торопливо подходит к ларю с глиной и берет большой ком. Она уже несколько раз раскатала и утрамбовала глину, так что в ней не осталось ни одного пузырька воздуха, который мог бы расшириться во время обжига и взорвать горшок. После недолгого замеса материал становится достаточно податливым для использования. Тильда на секунду останавливается, чтобы убрать с лица прядь волос, помогая себе предплечьем, так как пальцы измазаны глиной. Неровный свет масляной лампы отражается в браслете, который на два сантиметра вылез из нагрудного кармана. Она кивает.

– Итак, – говорит она себе, спящей собаке и любым другим душам, которые, возможно, ее слышат. – Давайте начнем.

Они не ждут меня. Идя по дороге, ведущей на остров, я позволяю себе чуть заметно улыбнуться, представляя, как они удивятся. Негоже мне становиться рабой привычек, чтобы каждое мое действие могли предсказать другие. Впрочем, будь у них хоть немного ума, они должны были бы ожидать моего прихода. Принц, конечно, уже видел свою маленькую дочь. Он был так внимателен в те месяцы, когда дитя росло в моей утробе, так счастлив от того, что у него наконец появится собственный ребенок, что было вполне естественно, когда он захотел взять ее на руки, едва ему представилась такая возможность. В тот день он посмотрел на дочь с такой любовью, что я поняла – он никогда от нее не отвернется. Она никогда не получит звание принцессы, но, за исключением этого, Бринах воздаст ей все почести, обеспечит любой защитой, окружит самой нежной заботой. Но нынче вечером я иду говорить не с принцем. Я знаю, что о нашем ребенке ходят слухи, что о ней болтают в каждом доме. Но мне нет дела до досужих домыслов мелких людишек. Со временем Тануэн завоюет расположение людей, которым она когда-нибудь будет служить, в этом я не сомневаюсь. Что беспокоит меня сейчас, так это козни, которые строят те, кто близок к принцу. Они продолжают делать все, чтобы встать между мною и им. Но им не удастся разлучить нас и уговорить его отказаться от дочери. Меня тревожит вот что – когда они увидят, что он не собирается отворачиваться от нас, и поймут, что у этого ребенка – а стало быть, и у меня – больше власти над принцем, чем у них вместе взятых, когда придет эта минута, Тануэн окажется в большой опасности.