Маргарита Дар - Невеста палача

Перейдя в наступление, Гордей продолжил лобызать руки невесты, поцелуи становились жарче, настойчивей, губы поднимались выше, к локтям, плечу, ключице. Он старался не замечать, как девушка корчится, неприязненно отворачивается, пытается отстраниться.

— Прошу, прекрати, перестань, — с едва сдерживаемым отвращением просила она.

Палач не желал слышать отказа, мольба в голосе не останавливала его, кровь закипала, возбуждение нарастало, разжигая древние животные инстинкты, огненным потоком стремящиеся к низу живота. Зов плоти туманил разум, поддавшись искушению, он сунул руки под подол сарафана, неуклюже лаская обнаженные бедра, раздвинул девушке ноги.

— Не-е-т! — закричала Дарина, сорвалась с места, бросившись в сторону, забилась в угол, словно там крылось спасение.

Отчаянный стон вырвался откуда-то из недр души Гордея, голова поникла, с размаху стукнул кулаком по лавке, проревел, поднимаясь с колен:

— Ну почему?

— Не могу, — лепетала та, широко распахнув глаза, слезы застилали взор, — не могу! Оставь меня! Оставь!

— Вот что, Даринка, — голос палача стал суров, брови сошлись в кучу, — я боле не намерен терпеть твои выходки! Довольно! Завтра же мы с тобой обвенчаемся, на то уже давно разрешение дано! Тогда не отвертишься… а если снова бежать вздумаешь… так заруби себе на носу, сыщу даже на том свете! А пока взаперти посидишь!

Резко повернувшись, мужик выскочил на улицу, дверь с грохотом захлопнулась, едва удержавшись на петлях. Схватил длинную толстую палку, валявшуюся неподалеку, одним концом воткнул в землю напротив входа, другим упер в дверь так, что даже если надави на нее с обратной стороны с большой силой, все равно не поддалась бы и не отворилась. Перепроверил, подергал палку, та крепко застыла в установленном положении.

— Посиди, подумай, дуреха, — пробубнил он под нос, горечь безответной любви разъедала душу.

Мрачный взгляд упал на запертую дверь, в лунном свете она показалась Гордею недоступным проходом в райские кущи, зарычал, отогнал прочь искушающие мысли. Если повторно возьмет девку силой, она и руки на себя наложить может. Нет, надо сдержаться и идти прочь, подальше от наваждения, от мыслей губительных, надо идти в кабак!

Шел Гордей быстрой тяжелой поступью, гнал прочь мысли о Дарине, думал о загульной ночи, о трудах и совершенных деяниях, но как бы ни старался забыться, все равно возвращался к образу невесты. Ее светлые голубые глаза, окаймленные густыми ресницами, сводили с ума, губы манили, пьянили, заставляли забыть обо всем на свете, кроме медовой сладости, что обещали даровать при поцелуях. Хрупкий стан, прикрытый одеялом золотых локонов, каскадом ниспадающих вдоль тела, обещал трепетать от наслаждения в сильных мужских объятиях. И если бы он ни сорвался в ту роковую ночь, если бы не взял ее насильно, а завоевал медленно, настойчиво, все это могло бы уже принадлежать ему.

Неестественный звериный рык вырвался из глотки палача, сжал кулаки. Дать бы кому в морду, чтоб полегчало! Мужицкий хохот отвлек от нарастающего гнева, Гордей поднял голову, перед ним, словно из-под земли вырос кабак. Видать, сильно задумался, пути не заметил пройденного, оно и к лучшему.

Внутри Гордей почувствовал себя лучше, в ноздри ударили знакомые резкие запахи браги, лошадиного пота и немытых тел, предвестники веселой ночки. За столами сидели мужики, большие деревянные кружки, крепко зажатые в мозолистых ладонях, то и дело метались вверх вниз, туманящий разум напиток пачкал усы, стекал по бородам, шум, гомон, болтовня неслись со всех сторон.

— Глядите-ка, кого это нелегкая принесла! — грубый мужицкий бас выделился на фоне общего гула.

— Здрав будь, Богша! — подхватил палач, направившись к обладателю грозного голоса.

Высокий, широкий в плечах мужик, одетый в простую потрепанную рубаху, сидел за дальним столом, потягивая брагу из засаленной кружки.

— И тебе не хворать, — прогромыхал он, развалившись на стуле.

Гордей подсел за стол к знакомцу, и кивнул хозяину заведения. Тут же перед ним очутился невысокий мужичок, тщательно вытиравший руки о изрядно испачканный фартук.

— Чаво изволите? — поинтересовался он.

— Хлебного вина, да утварь поболе дай, — распорядился палач, и переключил внимание на Богшу. — Что, друже, отыгрываться будешь?

— Не сегодня, — скривился знакомец, снова прикладываясь к кружке, — уже продулся Могуту, без гроша меня оставил.

— Эх ты, Могута обыграть не смог, тьфу, — разочарованно выпалил Гордей, грозно зыркнув на мужичка, быстро семенящего в их сторону.

Шустрым привычным движением тот поставил кружку на стол, развернулся, намереваясь уйти, но палач остановил его, раздраженно спросил:

— И это, по-твоему, большая посудина?

Поднял кружку, в два глотка осушил содержимое, вручил обратно кабатчику, и потребовал нести еще, мужичек откланялся за добавкой.

— Ба, гляньте-ка, важная птица! — хрюкнул Богша.

— От чего ж не важная-то? — обиженно пробубнил Гордей, приняв реплику на свой счет.

— Да вона, туды глянь! — мужик кивнул в сторону входа, палач оглянулся.

В дверном проеме стоял высокий статный мужчина, широкополая шляпа отбрасывала тень на лицо, длинный черный плащ едва не касался пола, начищенные до зеркального блеска высокие сапоги дополняли образ. Весь кабацкий сброд умолк, любопытные взоры скользили по незнакомцу.

Константин расценил обстановку, как вполне подходящую для осуществления задуманного плана, двинулся за пустой стол, недружелюбные косяки, бросаемые в его сторону, проигнорировал, занял свободное место, в ожидании, руки в кожаных перчатках легли на шершавую поверхность стола. Кабатчик засеменил к знатному иноземцу, в тонких искривленных артритом пальцах тряслась пустая кружка, заказ палача можно отложить, на горизонте маячит захожий побогаче.

— Чаво изволите? — льстиво улыбнувшись, спросил он.

— Выпить, — сказал колдун, не поднимая глаз, протянул руку и бросил на стол три золотые монетки. — На твое усмотрение.

Кабатчик, отродясь не знавший такого богатства, взвизгнул, схватил со стола монетки и убежал за питьем для щедрого гостя.

— Про мое вино не забудь! — крикнул ему вдогонку Гордей, раздраженный появлением чужака, слишком много чести иноземцу.

— Упиться решил? — спросил Богша, привлекая утраченное внимание приятеля.

— Тебе что за дело? — рыкнул палач. — Ночь длинная, домой мне до утра дорога закрыта, в кости срезались бы, да ты ж вона, Могуте продулся!

— Так я и в долг могу!

— Чего кочевряжился тогда? Не сегодня! Не сегодня! Тьфу!

— А ты плохо уговаривал, — хохотнул Богша, вынимая из кармана четыре пожелтевших кубика.

— Уговоры не про меня, — отрезал Гордей, хмель ударила ему в голову, — если надобно чего, силой беру!