Маргарита Дар - Невеста палача

Злоба жгучей отравой разлилась в груди жрицы Далия, раздраженная, она направилась к толпе, прикрыла нос платком, морщась от запахов источаемых телами простолюдинов. Несколько горожан бросили изумленные взгляды на красивую незнакомку в темно-алом, почти черном плаще, брезгливо кидавшую взгляды по сторонам, остальные же, недовольные замешательством палача, принялись роптать, изредка выкрикивая:

— Сожги ведьму!

— Чаво ждешь?

— Жги ее, жги…

Гордей слышал подначивания, но по-прежнему колебался, любовь и ненависть боролись в его душе, требовали сделать выбор, способный перевернуть всю никчемную жизнь. В какой-то момент решимость обрушить огонь обрела готовность отступить, сердце обратилось к любви, и лишь рука с факелом дрогнула, в разум вторгся чужой настойчивый голос, зашептавший: «Она не принадлежит тебе, не принадлежит, ты проиграл, отдал чужаку, отдал без колебаний, за гроши…»

Мрачный шепоток камнем лег на сердце мужика, любовь померкла, вернулись отчаяние и гнев. Душераздирающе взвыв от неизбежности и нестерпимой боли, разорвавшей могучую грудь, Гордей бросил пылающий факел к ногам той, в ком заключались его счастье, страдания, надежда, безысходность и спрыгнул на землю, спасаясь бегством от всепожирающего пламени. Огонь лизнул сухую траву, та мгновенно вспыхнула, золотисто-красные язычки яростно заплясали, перебросились на заготовленные бревна, охватив кострище, побежали к босым исцарапанным ногам девушки.

Толпа охнула, ожидание с реальностью ни шло в сравнение, затихшие люди, с раскрытыми ртами наблюдали, как огонь расползается по кругу, набирает силы, громкий треск поленьев казался нестерпимым в гнетущей тишине.

Дарина почувствовала нарастающий страх, она с ужасом взирала на подбирающиеся языки пламени, как внезапно взгляд ее смягчился, потеплел, в нем отразились жалость и сочувствие. Подняв взор к людям, осудившим на смерть, она вдруг улыбнулась сквозь набежавшие слезы.

— Прощаю, всех вас прощаю!

На небе, яркий золотой диск потускнел, затмение обрело полную силу, высвободив полумрак, мгла расползлась по земле, обволокла чернотой все, до чего сумела дотянуться, густым покрывалом накрыла ораву вокруг кострища. Людей охватила паника, но никто не двинулся с места, словно единое парализованное существо, толпа застыла, глядя на потемневший в вышине круг. Не крикнуть, не убежать, глотки пересохли, ноги, будто приросли к земле, это знак, кара за убийство.

Пламя обвило стан Дарины, добралось до груди, она не видела, ни затмения, ни народа, ни Константина, стоявшего у костра, золотые язычки пламени безуспешно тянулись к его черной мантии. Не стонала, не вопила, не боролась за жизнь, упрямо смотрела на Гордея, мучавшегося сожалением и болью потери, слезы раскаяния бежали по его лицу, он не пытался их стереть.

— Прощаю тебе… — беззвучно, одним губами сказала девушка, и палач ее понял.

Пламя вспыхнуло алым кровавым цветом, выплюнув сноп искр, и с головой поглотило жертву, ни звука не сорвалось с ее уст, ветер завыл вместо нее, затянул унывную песнь.

— Свершилось, — сказал Темный Князь, ни один мускул не дрогнул на красивом лице.

Скинул капюшон, обернулся, жрица Далия, стояла невдалеке от него, взгляд полон ужаса и непонимания, бледное лицо осунулось, стало практически неузнаваемым. Исхудавшие в момент руки, с выпирающими костяшками, задрожали, миниатюрный флакончик с зельем выскользнул из тонких пальцев, шлепнулся на землю, от удара крохотная пробка выскочила, отрава пролилась на землю, образовав мерзкое пенящееся темно-зеленое пятно.

Медленно, не произнося ни слова, Константин направился в сторону Каллиды. Поравнявшись с бывшей госпожой, он, холодно взглянув в ее умирающие глаза, едва заметно склонился, отвернулся и зашагал прочь не оглядываясь, зная наперед, что именно ожидало безжалостную, алчную женщину.

Тьма, нависшая над Великим Новгородом, последовала за Князем, стремительно рассеявшись в проступивших освобожденных лучах солнца. Черный диск, спрятавший ярило, понемногу отступал, высвобождал пленника, и тот радостно бросал золотые нити на землю, освещая округу. Затмение близилось к концу, и когда цикл полностью завершится, о нем никто никогда не вспомнит, словно не было ничего, колдун позаботится об этом, старательно сокроет следы магического вмешательств.

Еще мгновение и огненный шар окончательно высвободился из объятий мрака. Пламя костра, по-прежнему яростно полыхало, тянулось к облакам трепещущими язычками, Гордей не отходил от бушующей стихии, стоял рядом, но жара не чувствовал. Тело убийцы сотрясала крупная дрожь, глаза переполняли жгучие слезы, дыхание прерывалось, воздух с хрипом выталкивался из легких, со свистом вылетал изо рта.

— Дарина, — тихо, почти беззвучно произнес он пересохшими, потрескавшимися до крови губами.

«Прощаю тебе…», — зазвенело в голове палача, словно девушка склонилась над его ухом, повторяя сказанное, — «Прощаю, прощаю, прощаю…»

Боль острым клинком пронзила его черствое сердце, зажала в стальные тески. В отчаянии мужик рухнул на колени, руки обхватили голову, готовые раздавить черепушку с вертящимися в ней жалящими мыслями.

— Что я натворил? Что… натворил?! Простила она… простила меня! А я не прощу… Себе не прощу!

В одно мгновение в нем вспыхнула решимость, он подпрыгнул, вскочил на ноги.

— Дарина!

Крик застыл на устах палача, одним мощным рывком он бросился к костру в бушующее пламя, и оно поглотило его, выплюнув сном искр, взметнувшихся к небу.

Толпа ахнула в один голос, ужаснувшись, неожиданный поворот вывел людей из ступора, обретя способность движения, народ бросился врассыпную, вопя и толкаясь. Они проводили на смерть незнакомку, не сомневаясь в правоте обвинителя, но он шагнул за той в пламя, так была ли девушка в чем-либо виновна? Кары не избежать за несправедливое убийство, понимание этого и страх гнали участников сожжения прочь от места казни с невероятной быстротой.

Костер долго еще горел, ни крики, ни шепот не сопровождали трепыхания его обжигающих языков, черный смолянистый дым толстым размытым столбом поднимался к белым облакам, пачкая небо. Тлеющие угли угасли лишь поутру нового дня, когда рассыпавшиеся тонкие струйки дождевых капель, омыли совершенный грех, оставив влажный круг пепла, напоминание о сотворенном зле. Жизнь в Великом Новгороде потекла по обычному руслу, но в сердцах тех, кто присутствовал на казни незнакомой девушки, на века запечатлелись тихие слова дарованного прощения. Теперь уже никто не сомневался, что осудили на смерть невинную душу, оттого в стыде все молчали, не желая вспоминать наваждение, позорящее их пред лицом правды, надеясь, что со временем все забудется. И лишь один или двое участников позорного деяния рискнули вернуться к остаткам кострища, возложить букетики простых полевых цветов, безмолвно прося уже полученного прощения.