Роман Комаров - Картограф [СИ]

- Пуговка, - шептал Евлампий Лукич. - Ты откуда здесь, моя хорошая? Закатилась за журнальчик и лежишь. Вот я тебя на видное место положу. Хочешь?

- Работу уже нашел? - спросил Авдеев.

- Нет, собираюсь. Я здесь только пару дней. Меня тетка из дома выгнала, я у приятеля живу.

- Живи у меня! Я один, места много.

- А Яков Львович как же?

- Уехал, - мрачно сказал Авдеев. - Не спрашивай, видеть его не желаю. Так что, ждать тебя?

- Спасибо, но нет. Не хочу быть вам обузой.

- А этот твой приятель - кто-то из Гнильцов?

- Нет, местный, таксист Витя Зязин.

- Знаю, знаю, - усмехнулся Авдеев. - Тот еще фрукт! Ладно, как надоест у него столоваться, милости просим.

- А Настенька? Мы найдем ее?

- Ничего обещать не могу. С одной стороны, краб этот - приметная фигура, не затеряется. С другой стороны, я никогда о таком не слышал. Говоришь, продавщица на него ноль внимания?

Филя энергично кивнул.

- Странно, странно. Я бы перепугался. Вот что, я поспрашиваю у наших, может, кто работал с подобными личностями, подниму архив. Это займет какое-то время, дней шесть - семь. Да, мой дорогой, только дурное дело нехитрое, а на хорошее годы уходят! Постараюсь не затягивать. Сам сюда не мотайся, только огорчение одно, я приеду к тебе, как выясню что-то. Наберись терпения. Если Настенька жива, она найдется. А если нет, так ничего не поделаешь. Допивай, и я тебя провожу.

Чай был горячим, Филя подавился им и обжег язык. Авдеев встал, подошел к окну, открыл форточку и закурил. Евлампий Лукич недовольно завозился и еще сильнее согнулся над столом, стараясь спрятаться от неприятного запаха.

- Вот что! - вдруг сказал Авдеев, выбрасывая недокуренную сигарету. - Чего медлить? Сейчас же пойдем к Буквоеду!

- К кому?!

- Увидишь.

Они вышли в коридор, где было по-обеденному пусто. Из кабинетов доносился звон посуды и мирный говор стряпчих. Пахло кофе и лимоном. Авдеев остановился перед кабинетом с надписью «Архив» и повернулся к Филе:

- Как войдем, молчи. Он не любит посторонних. Прикинься пеньком.

- Хорошо, - сказал Филя. - Я не подведу. Пеньком у меня всегда хорошо получалось.

Они вошли. Вокруг были стеллажи, до верха набитые бумагами, коробками, папками всех цветов и мастей.

- Вот бы спичку сюда горящую! - хулигански подмигнул Филе Авдеев. - Раз-два, и готово!

- Я вам дам спичку, - раздался скрипучий голос. - Баловать вздумал, Ромэн? Начальству доложу, живо выгонят на мороз. С волчьим билетиком-с.

- Не ворчи, я пошутил.

За последним рядом стеллажей стоял журнальный столик, возле которого в покойном кресле восседал толстомясый господин в замызганной тужурке поверх рубахи. Все его тридцать подбородков болтались, как тряпье, при каждом вздохе. На коленях у господина лежала ветхая книга, готовая развалиться от малейшего чиха. И тут Филе нестерпимо захотелось чихнуть. Он свел ноздри вместе и что есть мочи крепился, стараясь держаться у Авдеева за спиной.

- Чего притащился? - недовольно спросил Буквоед. - Опять по мою душу?

- Угадал! - весело сказал Авдеев. - Без тебя никуда. Мне вот что нужно. Не слышал ли ты раньше о некоем крабе по имени Григорий Антонович?

- Крабе? - переспросил Буквоед. - А не об осьминоге?

- Что, и такой есть? - поинтересовался Авдеев.

- Есть и осьминог, и лангуст. По одному делу проходило трое раков.

- Нет, раки не интересуют. Нам бы краба.

- Сейчас взгляну. Где-то было, - и грузный Буквоед с кряхтеньем поднялся с кресла. Он прошлепал мимо них и скрылся за стеллажами. Было слышно, как он бормочет.

- Нет, не здесь. А это как тут оказалось? Непорядок! А все этот чертов Степка, путаница от него одна. Пихает, как попало, сукин сын... Вот, нашлось!

Буквоед вернулся к ним с огромной картонной папкой в руках. Из нее высовывалась стопка пожелтевшей бумаги. Буквоед сел, распахнул папку и склонился над ней. И тут произошло нечто такое, от чего у Фили занялся дух. Буквоед сделал глубокий вдох и коснулся губами бумаг. Буквы полетели к нему прямо в рот! Гурьбой, как льдинки в мартовском ручейке, они поднимались со страниц, задевая друг за друга засечками. Буквоед сладострастно прикрыл глаза, будто пил амброзию. Авдеев невозмутимо взирал на это и изредка посматривал на часы. Прошло не меньше четверти часа, прежде чем Буквоед насытился. Он отер губы, смачно рыгнул. Изо рта у него вылетела буква «Ю». Она описала в воздухе несколько кругов и приземлилась на ковер. Авдеев тут же раздавил ее каблуком.

- Готово? - спросил он нетерпеливо. - Нашел?

- Да, был такой. Проходил как свидетель по делу Петровского.

- Как найти? Где живет?

- Информация засекречена.

- Слушай, давай без этого, - сказал Авдеев. - Мне нужно знать.

Буквоед развел руками:

- Ромэн, ничего поделать не могу! В документах адреса нет, написано - «засекречено» и точка. Краб был информатором, не хотел светиться. Понять его можно, Петровский тот еще тип. Выйдет из тюрьмы через пару лет и прирежет. Кому нужны проблемы?

- Хорошо, но какая-то информация о нем быть должна!

- Пожалуйста. На момент расследования ему было тридцать семь лет. Холост, детей нет. Занимается коллекционированием старинных вещей, преимущественно скифских погребальных урн. Меценат. Отчислял средства женскому работному дому в Кузьминках. По другим делам не привлекался.

- И это все?

- А ты чего хотел? Полную биографию с фото?

- Было бы неплохо, - сказал в сторону Авдеев. - То есть никаких контактов - ни телефона, ни абонентского ящика?

Буквоед отрицательно покачал головой, взбаламутив свои подбородки.

- Ладно, и на том спасибо!

- Спасибо в карман не сунешь, - заметил Буквоед.

- Свои люди - сочтемся, - и с этими словами Авдеев потащил Филю на выход.

Когда за ними закрылась дверь архива, Авдеев с грустью сказал:

- Негусто. Но теперь мы хоть знаем, что он из богатых. В трущобах можно не искать.

Филя тяжело вздохнул.

- Это и так было понятно. И что теперь?

- Будем работать, - неопределенно махнул рукой Авдеев. - По амбарам пометем, по сусекам поскребем. Уж если Буквоед ничего не нашел, значит, твой краб - мастер играть в прятки.

- А откуда он, этот Буквоед? Что он такое?

- Не что, а кто. Человек как человек, у всех свои странности. Ладно, не смотри на меня так. Я тоже, когда его увидел, чуть со страха в штаны не наложил. Потом привык. Он безобидный, только газеты каждый день требует. Куда их девает, непонятно.

- Он всегда такой был?

- Похоже, что нет. Лукич рассказывал, что был наш Буквоед служкой в церкви. Не хотелось ему, родители отдали. У них было двенадцать человек детей, Буквоед шестой или пятый, да еще и шалопай порядочный. Его отдали попу на воспитание, думали, человеком сделает. А Буквоед принялся в святых книгах каракули выводить! Изрисовал Писание, взялся за Псалтырь. Поп его драл, конечно, как сидорову козу, но не помогло. Сказал: дорисуешься, тут погибель твоя!