Роман Комаров - Картограф [СИ]

- И все-таки? Музей ограбил?

- Да что ты пристал? Да, музей! Между прочим, из этого пистолета Пушкин Дантеса хлопнул. Бах! - и Витя картинно прицелился, изображая Пушкина.

- Я слышал, все было наоборот, - скептически заметил Филя.

- Да ну? Тебя обманули! Ну, доволен теперь?

- Нет, верни, откуда взял. Я не буду из него стрелять.

- Ах, вот ты как? Я ради тебя в пекло лез, а ты... свинья неблагодарная, вот ты кто!

- Витя, ты пойми, я не могу. Он же краденый!

- И что? Ишь, святоша! Где я тебе законный пистолет достану? Их, знаешь, на рынке не продают. Чай, не семечки. Бери, и не выеживайся.

Филя покрутил пистолет, заглянул в дуло. Тяжелая сталь приятно холодила ладонь.

- А пули и порох? - спросил он.

- На! - Витя подал ему небольшую коробочку, в которой каталась одинокая пуля. - Одна была только. Остальные эти музейные крысы куда-то спрятали. А порох я завтра принесу, Серый обещал добыть. Не слышу «спасибо».

- Спасибо, - неохотно сказал Филя и спрятал оружие во внутренний карман пальто. Витя снял кольчугу и с наслаждением вытянулся на кровати, хрустя суставами. Через минуту он уже спал богатырским сном. Филя вышел на кухню и нос к носу столкнулся с Верой. В полумраке она еще больше походила на русалку: распущенные длинные волосы серебрились, платье шуршало. От нее пахло цветами - полевым разнотравьем, полуденным, медовым. У Фили закружилась голова.

- Готов? - буднично спросила русалка, жуя сухарик.

- Да, - чуть слышно ответил Филя. - У меня пистолет. Я... я застрелю его.

Русалка хмыкнула.

- Вояка. Смотри поосторожней с этим. Предупреждаю, на входе обыскивают. Так что будь добр, спрячь понадежней.

- Но куда? - растерянно спросил Филя.

Русалка улыбнулась коварной улыбкой и окинула его с ног до головы.

- Думай, картограф, думай! Мое дело - сторона.

И ушла, покинула его. Вот так всегда и бывает: ни от кого помощи нет! Все надо самому, только на себя надейся. А Настенька там одна, в лапах у краба - да что там в лапах, хуже, в клешнях! Может, взять с собой Витю, переодеть и его лакеем? Ничего не выйдет, поймут, раскусят. Как увидят эту шоферню с немытой рожей, тут же выставят за дверь.

Филя лег спать, но сон не шел. Он думал о Ромэне Аристарховиче и его обещании, о Буквоеде, о Настеньке. Призраки дорогих сердцу людей и просто случайных знакомцев кружились в макабрическом хороводе, выкрикивая слова на незнакомом языке: «Шма... Адонай Элохейну».

«Шма, шма, - бессмысленно повторял за ними Филя, корчась от боли. - Адонай! Хлеб наш насущный даждь... И виждь, и внемли».

На следующий день метель не позволила Вите выехать со двора: у ворот намело такой сугроб, что они с Филей до сумерек откидывали лопатами хрусткий снег. Из соседского дома прибежал сорвавшийся с цепи пес Трезор и принялся мешать работе.

- И кто его только назвал Трезором? - ворчливо сказал Филя, отгоняя разбуянившегося пса.

- А что? - спросил Витя.

- «Трезор» по-французски - сокровище, драгоценность. Чего в нем ценного? Кусок дрянного меха. К тому же с блохами.

- Ты, стало быть, языками владеешь? - с уважением спросил Витя. - Меня научи, за границу хочу.

- Я только по-французски чуть-чуть, - смущенно сказал Филя. Ему было неловко признаваться, но языков он не знал. Учебники по грамматике он расписывал райскими птицами и завитушками, а из толстого словаря сделал тайник, где хранил милые пустячки - засушенный желтый цветок, который подарила ему одна девчонка, отцовскую медаль, маленький халцедон, шнурочек, сплетенный Настенькой. Учитель французского, благообразный старичок, в порыве гнева не раз бил Филю по хребту указкой, да так и не вколотил науку. Надо было по старинке, розгами!

- Вообще Трезор - хорошая собака, - задумчиво сказал Витя. - Я один раз на озере на коньках катался и ухнул под лед. Так он меня вытащил. А ты говоришь - блохи.

И Филю осенило: вот как он сможет протащить пистолет в бани - на собаке! Он кинулся в дом и застал Веру перед трельяжем. Высунув язык, она сосредоточенно рисовала себе брови.

- Чего мельтешим? - небрежно спросила она, опуская карандаш.

- Вера, вы говорили, у вас есть собачка.

- Ну, да, Прунька. Только она не совсем моя.

- Сильно лохматая?

- Как все шпицы, - пожала плечами Вера. - Тебе-то какой интерес? На колбасу пустить не дам.

- Вы ведь возьмете ее с собой сегодня? Где она?

- На этой неделе живет у подруги.

Оказалось, Прунька была куплена вскладчину. Породистого шпица держать непросто: на одной только говяжьей вырезке разоришься, поэтому банные гетеры обычно приобретали одну собаку на двоих.

- Можно я съезжу за ней? - попросил Филя.

- А, пистолет спрятать хочешь! Умно, умно!

Польщенный, Филя покраснел.

- Никуда ехать не нужно, - сказала Вера, поднимая карандаш. - По дороге в баню ее захватим. Клиент передумал, я поеду с тобой вместе на такси. На Пруньке будет костюмчик, вложишь в подкладку. Только если попадешься, отвечать будешь сам. Я не при делах.

Филя рассыпался в благодарностях и даже отвесил пару поклонов. Вечер он посвятил теоретическому освоению искусства стрельбы. Витя объяснил, как заряжать пистолет, как целиться, показал основные стойки. Филя тщательно записывал все в блокнот и набросал несколько схем, чтобы надежней запомнить. Вот только одно не давало ему покоя: сможет ли он выстрелить в человека? Пусть Григорий Антонович - краб, но он в то же время и... ну, гуманоид, что ли. И если он застрелит его, это ведь будет натуральное убийство. Нет, достаточно сунуть пистолет под нос, поугрожать. Краб не дурак, жить хочет, как и всякая божья тварь. Ведь Филе не нужно ни жены его, ни осла его, ни другого имущества, а только собственная сестра. Это законно! Суд должен учесть, принять к сведению. Мысли о тюрьме заставили Филю вздрогнуть.

Когда часы отсчитали девять ударов, Филя переоделся в лакейское, натянул пальто и в нетерпении выпрыгнул на крыльцо. Вера куда-то исчезла, велев дожидаться ее в полной боевой готовности. Наконец перед воротами остановился роскошный черный автомобиль (куда там Витиной колымаге до него!) и оттуда показалась изящно обутая ножка. Филя сглотнул.

- Ворон считаешь? - донесся из глубины голос Веры. - Лезь быстрей, холодно.

Из салона послышался заливистый лай Пруньки. Филя открыл дверь и сел на переднее сиденье. В автомобиле было тепло, пахло дорогой кожей, сигарами и мокрой псиной. Прунька - мелкая рыжая собачонка в зеленом вязаном кафтане - бесилась на заднем сиденье рядом с Верой, ловила и загрызала насмерть хвост, по-дикому рычала. «Вот мерзость, - подумал Филя. - Прямо как у тетки, психованная. Еще укусит!»

Водитель был неразговорчив и усат. Вера тоже молчала, лишь изредка урезонивала собаку, доходившую в своей слепой злобе к хвосту до неистовства. Мелькали дома, сначала попроще, потом особняки. По широким улицам катились трамваи, автомобили. Пешеходы зябко кутались в пальто, метель догоняла их, тискала, печально выла во дворах, словно терзалась от неразделенной любви к роду людскому. Настроение у Фили становилось все хуже и хуже. «А если я не смогу? - думал он, царапая ногтями ладонь. - Что, если струшу? Или меня опять арестуют? Теперь-то уж за дело! Ах, как бы пережить этот день!»