Роман Комаров - Картограф [СИ]

- Прунька, на выход!

Она зарычала и отползла подальше, противно скрипя коготками. Тогда он схватил ее за лапу и грубо поволок. Собачка визжала, как резаная, напрудила лужу и все же проиграла в неравной борьбе. Филя зажал ее под мышкой и поспешил к двери. Он прижался лопатками к рифленой плитке и затаил дыхание. Краб появился через несколько минут. Он был в махровом халате. Складчатый затылок сочился потом, седые волосы поднялись торчком.

- Стоять! - тихо сказал Филя и тыкнул краба в спину дулом пистолета. - Где моя сестра?

- Не понимаю, о чем вы, - пророкотал тот, силясь обернуться.

- Не двигайтесь, или пристрелю! Я не шучу. Верните сестру, и никто не пострадает.

Филя был горд собой, что так деловито и агрессивно повел разговор, но колени предательски дрожали и нелепо прыгала нижняя челюсть, зашамкивая хвостики слов. Прунька усердно выла, стараясь привлечь побольше внимания, пришлось пнуть ее. Она отлетела к бассейну и плюхнулась в воду.

- Молодой человек, вы ошиблись! - сказал краб. - У меня нет вашей сестры. Вы меня с кем-то спутали.

- Вас зовут Григорий Антонович?

- Нет.

Филя опустил пистолет. Сердце ухнуло в пятки. Он схватил не того краба!

- Кто вы?

- Да какое вам дело? - раздраженно спросил краб. - Вам нужен некий Григорий Антонович? Что ж, я - не он. Этого довольно! Теперь я могу идти?

Филя ощутил страшную горечь во рту, как будто только что сжевал полынный веник.

- А вы не знаете Григория Антоновича? - тихо и безнадежно спросил он. - Он тоже краб, как и вы.

- Во-первых, я не краб, а омар. Это разные вещи. Вы биологию в школе проходили?

Филя пригляделся. Его собеседник был худым, клешни высовывались из длинных, приспущенных рукавов, над головой шевелились усики. Да, это не краб, хотя тоже мерзейшее создание, порожденное природой в день гнева.

- Простите, я не хотел, - пробормотал Филя. - Вы похожи...

- Ничуть, - возразил омар. - Хотя, кажется, я знаю, о ком вы говорите. Но он здесь не бывает.

- А где же? - с надеждой спросил Филя.

- Мы встречались пару раз на вернисажах. Он домосед. Вот что, молодой человек, если хотите с ним увидеться, поезжайте на Заячий остров. Он живет там. Впрочем, как и все мы. Пустите!

- Да-да, конечно! Простите еще раз.

- Не стоит беспокоиться. Ох уж эта молодежь!

И омар поспешил к бассейну, где его уже ждали. Кентавр приветственно заржал, осьминог прекратил жонглировать апельсинами и сполз в воду, откуда закричал:

- Федя, сюда!

Омар снял халат и нырнул. Прунька выкарабкалась на берег и пыталась сорвать с себя насквозь промокший кафтан. Филя подхватил ее, спрятал пистолет между ней и собой и пошел к Вере. Та возлежала на атласных подушках рядом с чешуйчатым господином неопределенного биологического вида. Из его массивной спины торчали рудиментарные крылышки, которыми он изредка хлопал. Филя подобрался поближе и поймал Верин взгляд. «Нет, - мысленно произнес он. - Не то». Вера, умница, все поняла и вздохнула. «Ступай домой», - сказала она ему чуть слышно. Он запихнул Пруньку обратно под шезлонг, сунул пистолет в трусы, кивнул на прощанье Степке, мол, держись, малец, и вернулся в лакейскую душевую.

Филя вышел из бань и прислонился к Атланту. Щемило в груди, глаза чесались - то ли от хлорки, которой была щедро сдобрена вода в бассейне, то ли от непролитых слез. Неуловимый краб! Что же делать? Он так надеялся на эти бани. Ехать на Заячий остров, патрулировать квартал за кварталом? Опрашивать людей, не видали ли они страшилище в панцире?

В сердцах Филя выкинул пистолет в ближайший сугроб и пошел прочь. Чтобы вернуться в Малярово, пришлось померзнуть на остановке в ожидании дежурного автобуса. Тот подъехал - пустой и дикий - и поглотил своего единственного пассажира.

Неудача раздавила юного картографа. Он вперился взором в дерматиновую обивку сиденья и погрузился в бездонную черноту печали.

«А выход есть, - ехидно сказал голос у Фили в голове. - Рисуй карту, найдешь сестру».

«Да, - подумал Филя. - Я нарисую. Пусть потеряю душу, но сделаю это. Решено».

Автобус неуверенно высвечивал фарами путь. Летел снег.

Тень

Ноябрь катился к своей середине. Погоды стояли в те дни ясные, Луна вышла в зенит. Филя, сроду зябкий, дневал у печки, сдружился с котом, гладил его, сажал на колени. Витя спал до обеда, а потом уезжал таксовать. Возвращался под вечер, запах дешевых папирос насквозь пропитал его куртку. За ужином он имел скверную привычку при всех пересчитывать деньги, объясняя, откуда у него появился каждый целковик.

- Возил сегодня генерала - от Сенной площади до самых выселок изволили ехать. Дал рупь с полтиной, жмот, а торговались за три. Мол, медленно ехал, опоздали. Так что ж я сделаю - пробки кругом! Вся Лиговка стояла, на перекрестке встретились два одиночества. Потом ко мне сел калмык. Гляжу, косит глазами в бардачок, а у меня там лягушка. Я подумал, грабануть меня хочет, а оказалось - аквариумист. Прикинь, Филя, калмык-аквариумист! Ты о таком когда-нибудь слышал?

- Не доводилось, - коротко сказал Филя, чуть презрительно оглядывая грязные Витины руки, которыми тот копался в хлебнице.

- Калмык красненькую дал, гуляем! Я по дороге заскочил в магазин. Взял сыру, окорок, ландрину, - поймав недоуменный Филин взгляд, Витя пояснил. - Леденцов. Мы с пацанами кисленькие всегда ландрином называли, а те, что на палке, петушками. Валя их любит. Мать, а где она?

- На работе, - откликнулась из-за печки Варвара Михайловна, гремя сковородками. - Ждать не будем, садитесь, мальчики за стол.

Странное дело: Филя жил у Зязиных уже больше недели, а так ни разу не столкнулся со старшей Витиной сестрой. То она уходила раньше, чем он поднимался с постели, то возвращалась после полуночи. Ее не было на семейных фотографиях, нигде не висели ее вещи. Вера - та, придя домой, раскидывала одежду по комнате. Еще в коридоре срывала с себя шарфик, метила перчатками в кукушку, выпрыгивающую из часов, бросала как попало ботиночки. А у Валентины как будто и не было ничего, даже тапочек Филя не заметил. Он решил не спрашивать лишнего, крепился.

Наскоро поев, Витя убежал в комнату, где опять занялся лягушкой. Она научилась подпрыгивать и ловить на лету небольшие предметы, в ход пошел праздничный набор тончайших мельхиоровых ложечек. Пол оброс стружкой, Витя готовил стрелы. Остро пахло свежим деревом и почему-то весной, такой далекой, такой ненаглядной. Черви из коробки, принесенные на корм, расползались, и Филя собирал их в совок.

Додон больше не приходил. Иногда Филе казалось, что он где-то близко, витает под потолком, лезет за пазуху, точит зубы о ноготь на ноге. Бывало и так, что сквозь сон прорывалось бормотание, шепот, и тогда в ухе начиналась нестерпимая щекотка. Приходилось вставать, крутить на спичинку вату и чесать-чесать до боли, до красноты. Под утро зарядили кошмары, Филя просыпался в липком поту и не мог вспомнить, что же его так испугало. А Витя знай себе храпел, ничего его не тревожило. Отогнет нижнюю губу и вот давай свистеть! Храп переходил в грудной клекот, от которого ходуном ходил ковер на стене. Этого бы витязя в купе к крабу подложить!