Роман Комаров - Картограф [СИ]

- А что Буквоед?

- Не внял. И вот однажды добрался он в шкафу до какой-то особо святой книги, древней, как прах. И нарисовал там себя. Даже подписался: отрок Никодим. Домой пришел довольный, лег спать. Поутру проснулся в горячке и пить просит. Родители ему несут воду, а она назад идет, не принимает организм. День не пьет, два не пьет, иссох. Помирает парнишка. Жалко, хоть и шестой. Врач руками развел: ничего, говорит, сделать не могу, медицина бессильна. Позвали попа, тот пришел, сердитый - видно, обнаружил свежий рисунок-то. Достал Требник, открыл, а Буквоед как вцепится и давай буквы в себя тянуть! В минуту все листы очистил. Еще, говорит, хочу, несите самую большую книгу. Ему принесли толковый словарь в восьми томах. Хватило на неделю.

- Ромэн Аристархович, вы шутите?

- И в мыслях не было! Я, как ты понимаешь, этого не видел. А Лукич, пока не спятил, был тот еще говорун. Короче, посадили Буквоеда в сани и отправили в ближайшую избу-читальню. Через год он перебрался в Бург, жил при библиотеке, числился там уборщиком. И пошел о нем потихоньку слушок: дескать, что ни спроси, все знает. Тут-то его и взяли у нас в управе на карандаш. Сначала так к нему ездили, а потом переманили к себе, в архив. Прижился, уважением пользуется.

Филя усмехнулся, поняв, что он почти поверил в эту невероятную историю. На краткий миг мрак, сгустившийся у сердца, расступился. Ах, Ромэн Аристархович, спасибо, отвлекли! Вот бы Настеньке рассказать, она бы посмеялась! Она так любила небылицы. Неужели он теперь всегда будет говорить о ней в прошедшем времени: была, любила... жила? Филино лицо вновь стало угрюмым.

- Бог с ним, с Буквоедом! Не горюй, это только начало. Поезжай домой и жди вестей. Не вешай нос! Ты меня знаешь, я черта из-под земли выну.

Филя промолчал. Когда Ромэн Аристархович был прислан в Гнильцы для расследования смерти урядника, он так и не нашел убийцу, хотя поднял на уши всех, вплоть до грудных младенцев. Филя в то лето ходил за ним хвостом, восхищался каждым его словом и жестом и мечтал, что однажды будет ему полезен. Никакой пользы не получилось, вред один. Опять искать, опять надеяться втуне.

Они направились к выходу, Филя еле волочил ноги от огорчения.

- Уныние - смертный грех, - добродушно заметил Авдеев. - Тебе надо развеяться. Сходи в синема, на концерт. Куплетисты приехали - братья Фуфлянчики. Наши были, говорят, умора. Чего, не хочешь?

- Поеду в мастерскую, может, примут, - вяло сказал Филя, шаркая по полу, как старик.

- А не примут, возьмем к нам штатным художником. Будешь портреты преступников рисовать. У нас как раз уволился. А и был криворукий. Ему говоришь: нос с горбинкой, а он рисует этакую бульбу в пол-лица. Вышвырнули! Пойдешь к нам?

- Спасибо за предложение, Ромэн Аристархович. Я подумаю.

- Это правильно. Думай и приходи.

За сим они расстались. Филя постоял на крыльце управы, поковырял ботинком снег и двинулся по улице навстречу ветру. Он решил не возвращаться пока в Малярово. Сунув руки поглубже в карманы, он брел куда глаза глядят. Ему было немного стыдно за то, что он не верил в Ромэна Аристарховича - тот ведь искренне хотел помочь. И все же противный голосок нашептывал: куда ему найти Настеньку! Не сможет, не справится! Филя старался гнать от себя эти мысли, но у него плохо получалось.

В задумчивости он отмахал три квартала и оказался в совершенно незнакомом районе. Вокруг сияли золотом витрины, искрились вывески, зазывно мерцали фонари. Праздный люд фланировал туда-сюда, сжимая в руках покупки. Вот мимо Фили проплыла нарядная барыня в салопе, позади нее семенил слуга - на роже пот, в руках картонки. Печальный импозантный господин в дорогом пальто отщелкивал булыжники мостовой изящной тростью с костяным набалдашником. Розовощекая девушка наклонилась, чтобы поднять оброненную лайковую перчатку. Беспокойный выводок приготовишек с шумом делил мятные леденцы. Проехала одноколка, везущая куда-то по делам упитанного мужчину неопределенных лет. Вот он Бург, самое сердце его! Филя понял, что попал на Комаринскую улицу - ярмарочную, магазинную-витринную, самую известную, мечту всех мальчишек и девчонок от мала до велика. Здесь стояли аптечные, кондитерские лавки, магазины готового платья и ателье, в уютных дворах прятались рестораны. И в одном из домов на втором этаже должна располагаться иконописная мастерская «Ангел светлый» - та самая, где некогда творил сам Питирим Смоковница, расписавший потолок Андреевского собора и церковь Успения Богородицы под Горкой. Филя поднял голову и принялся искать вывеску. Он так увлекся, что не заметил, как налетел на человека.

- Простите! - сказал он.

- Бог простит, юноша! - ответил человек, обходя Филю.

Да у него же руки в краске!

- А вы не из мастерской «Ангел светлый»? - спросил Филя с придыханием.

- Да, - сказал тот, останавливаясь. - Что вам угодно?

- Я... мне... - слова повылетали у него из головы. - Я хотел бы к вам... Я рисую.

- Тогда поторопись. Мастер собирался уходить! Может, вообще сегодня не примет.

- А куда идти?

- Обогни дом, там будет черная лесенка. По ней на второй этаж, - и человек поспешил уйти.

Филя почти бегом кинулся за дом. Он пулей взлетел по лестнице и распахнул дверь. Его окутал знакомый запах красок и растворителей. В приемной было темно, на столе догорала одинокая сальная свечка.

- Есть кто? - спросил Филя с трепетом.

Послышались шаги. Навстречу Филе вышел кряжистый мужик, лицом напоминающий кабана-секача.

- Тебе чего? - спросил он сурово. - Не работаем, закрылись. Завтра приходи.

- Я не покупать, - поспешно сказал Филя. - Видите ли, я художник. Вам требуются?

- Художник? - протянул удивленно мужик. - Дай-ка я на тебя взгляну.

Он схватил со стола свечу и поднес к Филиному лицу так близко, что чуть не опалил брови.

- Господь милосердный, картограф! - закричал мужик. Он схватил Филю за воротник и потащил к двери. - А ну убирайся отсюда! Вон, вон!!

- Постойте, подождите, - взмолился Филя. - Я не картограф! Это ошибка!

- Врешь, Сатана! - ревел мужик. - Чтоб духу твоего здесь не было! Богомерзкая тварь. И как только надоумило тебя сюда прийти?

Как Филя ни упирался, а мужик оказался сильнее и выбросил его на улицу, с шумом закрыв дверь. Вторая неудача за день и какая! Почему так вышло? Как он понял? От обиды Филя до крови закусил губу. Не хотят его тут - и ладно. Он найдет другую мастерскую, он еще покажет им. Нарисует чудотворную икону. Мужик этот подойдет и спросит, чья рука. А ему скажут: рисовал, дескать, Филимон Чартков, тот самый, которого вы из мастерской изволили вытурить. Что, съели, съели? Не вам слава, ему! А могло быть и по-другому. Поздно локти кусать, он к вам ни за какие коврижки не вернется! Хоть на коленях ползите, хоть на брюхе. Вот!