Никита Разумов - Золотой Человек (СИ)

Одна из таких групп забрела слишком далеко, в не очень широкую улочку прямо на границе северной и южной коммуны города. Дома на ней были высокие, прямо как представительные десятиэтажные небоскребы Централа. Они еще не тронуты огнем и в некоторых даже горел свет. Грабить то тут вроде и нечего было, но зато через нее можно быстро перебежать из одного квартала в другой — краткий путь к торговому району. Где-то около пятидесяти человек, почти без оружия как раз собирались проникнуть туда, сделать дело и уйти. Они почти прошли до середины улицы, как вдруг, на их несчастье, в самом ее конце появился небольшой отряд солдат третей армии. Они как раз завернули беглым маршем в эту улочку и уперлись в бунтовщиков. Солдаты, в серых летних форменных пальто до пола, красных погонах и беретах, под которыми виднелись напуганные, покрасневшие лица, слезившиеся глаза то ли от холода, то ли от недавней другой такой встречи. За спиной, на ремне у каждого по карабину. Толпа остановилась, с замиранием сердца уставившись на солдат, напуганных мальчишек, намуштрованных настолько, что даже пар изо рта выпускался у всех разом. Послышалась команда перестроиться и тут же солдаты из маршевой колонны перекрыли собой улицу, выстроившись в три шеренги. Тут же в домах на улице повсюду начал гаснуть свет, хлопать дополнительные деревянные ставни. У протестующих еще была возможность повернуть обратно и уйти в центр города, но один из них, здоровый кабан, встал вперед и обратился к своим.

— Ей мужики! Вы че, сдрейфили? Это ж зелень не стрелянная… да они палец на курок не положат, в штаны не намочившись. А ну ка, мужики! Возьмем свое! За свободу! Долой! Долой!

— Долой! — тут же подхватили его остальные люди, большинство из которых даже не стали думать о побеге. Поднялись красные плакаты, где краской были написаны дурные слова об императоре, поднялись горящие факелы и дубинки, у одного даже ружье, и толпа уверенно, почти маршем, направилась на детей. Вооруженный человек вышел впереди всех, направив ружье на солдат. Бойцы ни на шаг не отступали, они знали, что их держит сзади. Сердце билось так, что даже тяжело было вдыхать холодный ночной воздух. Глаза дрожали, некоторые их закрыли, не желая верить в происходящее. Солдаты из первой шеренги заметили, как вооруженный бунтарь, вставил в свое ружье два красных толстых патрона. Он сделал это как будто демонстративно, проверяя их нервы. Толпа знала, на что давить, она словно начала психологическую атаку, идя в шаг с одной скоростью и равномерно барабаня по щитам, слово-в-слово выкрикивая «Смерть. Смерть. Смерть». И, кажется, это начало действовать, бойцы стали переглядываться меж собой, кто-то хоть чуть-чуть, трусцой начал сдавать назад. Первая линяя «незаметно» отошла настолько, что уже начала теснить вторую.

Но теперь настал их черед. Перед отрядом сбоку вышел полненький офицер с тонкими прямыми усиками, в белой гимнастерке, темно-бордовом галифе и накинутом пальто. Поправив свою фуражку, он кивнул успокаивающе солдатам, которые с надеждой смотрели на него. Толпа не останавливалась, даже заметив то, что солдаты находятся под управлением отнюдь не «зеленого» человека. Офицер сделал два широких шага вперед и, поставив ладонями рупор, закричал в сторону толпы.

— А ну стой! Кончайте, устроили тут!

Толпа засвистела, и кто-то даже попытался докинуть камни до него, но пока что расстояние было слишком большое. Только два пути — назад и вперед, по бокам стоят дома, не дающие свернуть.

— Стоять! Не остановитесь, положим всех! Стоять!

Но протестующие и не думали останавливаться, они перешли на бег, обгоняя транспарант. Теперь это была настоящая орущая лавина, с огнем и мечем, с кирками, битами и прочим. Они мчались на солдат и те даже начали гудеть от страха вслух. Офицер отбежал в сторону, в правый бок от своих и махнул рукой какой-то жест. Первая линия тут же встала на колено и сняла карабин с плеча.

В толпе кто-то зажег бутылку с зажигательной смесью и уже замахнулся, чтобы бросить ее в отряд. Офицер махнул рукой, закричав.

Залп.

Громкое эхо отразилось по всей улице, так оглушительно, что даже простые жители в домах начали кричать. Выстрелила только первая линия. Послышался плач напуганных детей в квартирах, но все эти отдаленные звуки не шли ни в какое сравнение с тем криком и диким ором злости, которое с толпы обрушилось на ребят. Замертво упало всего два человека. Солдаты первой линии стреляли, зажмурившись, с силой вжав на курок и не отпуская его, словно палец примерз к холодной стальной жердочке. Никто не целился, в таком страхе на прицел в человека будет смотреть только истинное чудовище, но не двадцатилетний мальчишка. Один из убитых оказался человек, только-только собиравшийся бросить горящую бутылку. Он не успел. Бутылка упала прямо у его ног, и горючее разбрызгалось на рядом бегущих людей. Как сухое сено вспыхнули люди и побежали в разные стороны с диким криком от боли, страха, обреченности и злости. Человек с ружьем был ранен в ногу и выронил оружие куда-то. Оно сразу же исчезло… его кто-то подобрал и скрылся.

Однако, разъяренная толпа все еще мчалась на солдат. Теперь с глазами, чуть ли не вываливающимися из орбит, криком на грани с потерей голоса и замахивающимися предметами. Несколько метров разделяло их от первой линии.

Офицер махнул рукой еще раз и закричал

— Вторая и третья! Один.

Снова раздался залп, еще более оглушительный, чем первый.

Выстрелили оставшиеся две линии. Транспарант протестующих рухнул на землю, на него с криками и с мертвой тишиной следом повалилось с десяток тел. Прямо под ногами солдат, не добегая до них падали, сраженные пулей люди, человек пять. Те, кто бежали следом резко остановились, истерически вопя. Их ноги, казалось, сами начали думать и спасать хозяина. Люди душой и сердцем уже видели, как пробивают черепа мальчишек, отнявших жизни стольких шлиссцев, но в то же время со страхом в глазах и без оглядки бежали прочь, на другой конец улицы, перепрыгивая тела товарищей. Среди толпы послышалось «Убийцы!», «Долой Империю!» «Сволочи!». Солдаты и сами уже были в пред истерическом состоянии. Они смотрели на мертвецов с дырками в груди или во лбу, в глазах которых все еще тлел гнев. Даже мертвыми глазами они смотрели на своих убийц, проклинали их. Ребята плакали, кричали. Только офицер, выхватив саблю из ножен, махнул ей, как палач, в сторону толпы и крикнул.

— Не дайте им уйти… они вернутся! Вперед!

И солдаты повиновались. Они с победным криком, только за счет которого ноги соглашаюсь бежать вперед, ринулись на убегающую толпу с карабинами наперевес. Люди спасались в панике бегством. Вновь послышались выстрелы, вновь начали падать тела. Никто уже не спасал товарищей, никто не поднимал флаг города. Все потеряли надежду, веру в чудо, хоть в кого-то, кто мог помочь. Это был конец.