Блейк Чарлтон - Чароплет

Никодимус озадаченно покачал головой.

– Я хотел, чтобы ты медленно варился у меня в желудке, высасывать мало-помалу языкознание из твоей головы. А потом нашел ту, с беспамятной памятью. Тайфон сделает мой разум кристальным, как у нее. Так они хотели в Звездной крепости.

– В Звездной… – заморгал Никодимус.

Слюдяная голова кивнула.

– В З-з-звездной крепости, где они клеймят словом, как железом, где я был как ты, до того, как ты стал, как я.

– У нас с тобой ничего общего!

– Пурпурные словеса, фиолетовая завеса. Твои татуировки, не коснись меня лживое железо, были бы и у меня такие. Я учил призрачный язык хтоников. Они хотели меня удержать, выдержать, но вырвался, и выучился, и сбежал, и избег. Я намного тебя старше, я твой кузен, брат по крови, брат по несчастью. – Чудовище помолчало, а потом произнесло нормальным человеческим голосом: – Я знаю праязык. Я знаю, кто такие какографы на самом деле.

Никодимус отшатнулся, сложив наконец два и два.

– Джей Амбер, – прошептал он. – Раньше тебя звали иначе.

– Дж-е-е-й-мбе-е-ер, – взвыло чудовище. – Джеймбер. Джем Бер-р-р.

– Джеймс Берр, – подсказал Никодимус.

– Джеймс Берр. Когда-то, давным-давно, Джеймс Берр.

– Самый злосчастный какограф на свете, – прошептал Никодимус, впившись взглядом в зеленые глаза. – Значит, ты не погиб триста лет назад, когда бежал в саванну…

Джеймс Берр помотал головой.

– Я кроил праязык, кроил и перекраивал. Я превращал жизнь в ахинею. Я научился влезать в чужие шкуры и мешать их меж собой. Я научился сводить людей с ума ахинеей.

– Ахинея – это твой диалект праязыка.

– И зараженных, искаженных, искореженных.

– Все эти сотни лет ты был Саванным Скитальцем.

– Пока алмазный разум Тайфона не укротил меня, не приструнил меня, не огородил меня городом, и не всадил в меня этот каленый язык. Он превратил меня в полудракона, чтобы я мог выбивать язык из других. – Чудовище содрогнулось. – Слова, слова, слова! Талдычат, долдонят, вдалбливают, задалбывают. – Он изменил голос, явно подражая кому-то: – Мы научим тебя, Джеймс Берр, проучим! Мы сломим тебя, Никодимус. Твой разум должен быть подобен льду или не должен быть вовсе. Они вдалбливали в меня свой язык и поплатились – я заставил их взять свои слова обратно, я проклял их механические мозги их же словами!

Никодимус сглотнул.

– То есть тогда, давным-давно, когда во время твоей учебы в Звездной академии погибли волшебники, это вышло не случайно?

В ответ раздался резкий смех.

– Случайно, чрезвычайно, отчаянно. Не чаяли – так получайте сдобу к вечернему чаю, я его хорошо сдобрил, чтоб вам подавиться собственным языком. Мое проклятье жгло их до волдырей. Корчиться им в вечных муках за то, что корчевали мой разум.

– Ты чудовище, – прошептал Никодимус.

Берр улыбнулся, сверкнув имперскими зелеными глазами.

– Ты такой же, как я, кузен. У нас поганый разум. Он марает их правила. Марает, вымарывает…

– Я не такой, как ты!

Берр с улыбкой шагнул ближе.

– Кузен, кузенчик, кузнечик. Прибереги злобу для каленых языков, для алмазных умов. Ты должен освободить меня от Тайфона.

– Тебя? Ты его ручной полудракон!

Берр состроил гримасу.

– Я его раб. Если мы коснемся тебя изумрудом, он кристаллизует мой мозг, скует его кристаллической решеткой. Я не смогу сеять ошибки, не смогу экспериментировать. Освободи меня, пока демон не заставил меня поймать второе чадушко. Едва мой разум станет алмазным, я переберусь через океан, а за мной и все демоны. А Разобщение не позволит ошибаться уже никому.

Никодимус сделал шаг назад.

– Мне казалось, Разобщение упразднит язык как таковой, превратив его в бессмыслицу.

Берр покачал массивной волчьей головой.

– Какограф-перевертыш, – рассмеялся он. – Язык бессмыслен без ошибок, без смрадного удобрения хаоса. Идеально упорядоченный язык де-скрип-ти-вен, сиречь описателен, а значит, покорный раб природы. Плодородный хаос делает его пре-скрип-тивным, предписывающим, сиречь творческим, созидающим. Как только язык станет идеальным, отсечет лишнее, он отсечет и все живое, что населяет плодородный слой, и останутся одни алмазные умы. А праязыку нужен ум изворотливый, гибкий, ему нужны ошибки, и уродцы, и словесные поединки. И бранные слова тоже нужны, чтобы на поле брани побеждало сильнейшее – самое острое, самое меткое.

Никодимус попятился снова.

– Ты не врешь?

Берр качнул ликантропской головой, а потом перевел взгляд на свое грузное тело.

– Волчья плоть от твоего прикосновения пойдет язвами. Кинусь на тебя в этом обличье, ты его сгноишь.

Ликантроп несколько раз дернул горлом, будто давится, и отрыгнул блестящее от слюны человеческое тело Берра. Едва обнаженный человек поднялся на ноги, ликантропская оболочка повалилась на бок и содрогнулась в предсмертной конвульсии.

Никодимус отлепил со спины самое мощное боевое заклятье. Фиолетовые и индиговые руны сплелись между собой в длинный меч, на лезвии которого плясали огненные языки. Никодимус направил клинок на Берра.

Невероятное создание лишь улыбнулось.

– Я старший какограф. Любое твое писание развеется от соприкосновения со мной, – невозмутимо проговорил он.

Никодимус шагнул назад.

– Что же ты не помешал мне перебить своих адептов?

Улыбка Берра стала шире.

– Не собирался. Как иначе было подманить тебя поближе? Зачем еще я стал бы тебе все это рассказывать? – Он сделал шаг вперед. – Ты должен освободить меня, пока мой разум не обалмазился. Ты должен стать как я, управлять своим плодородным, навозным разумом. И сделать это сейчас, чтобы остановить демона.

Никодимус сделал шаг назад.

– Я предпочту гореть по очереди на каждом круге ада.

– Они закуют тебя в языковые оковы. Если ты сразишься с демоном, сам станешь демоном. Ты возомнил, что тебе нужен изумруд, кристальный разум. А ты должен быть неповторимым, как неповторимы чудовища. Я освободил тебя, освободи же и ты меня! Освободи!

– Еще шаг, и я освобожу твою шею от лишнего груза!

Берр двинулся прямо на него.

Никодимус вонзил текстовый меч ему в грудь, но едва коснувшись Саванного Скитальца, клинок растаял. Никодимус хотел отцепить с плеча разрывное заклятье, но Берр перехватил его руку, и текст обратился в прах.

Словно смытые дождем, все покрывающие Никодимуса татуировки полились на землю чернильными струями.

– Я старший какограф, – нараспев проговорил Берр. – Теперь ты пойдешь со мной. Ты не сможешь сражаться с демоном и не стать им. Марающий разум – единственная надежда всего живого избежать алмазной решетки, избежать Разобщения.

Никодимус, застыв, не отрываясь смотрел в такие же ярко-зеленые, как у него самого, глаза. Берр не отпускал его руку. Впервые за десять лет человек касался его, не рискуя прогнить изнутри.