Оксана Демченко - Сын тумана

Сын заката, одетый в светлую рубаху и узкие штаны до колена, присел на перила, помогая себе кончиками пальцев держать равновесие и постепенно складывая крылья – длинные, жемчужно-серые с белой изнанкой, формой напоминающие те, какие бывают у крупных чаек. Постепенно ветер, поднятый их движением, иссяк. Ноттэ повел плечами, встряхнулся – и крылья стали медленно, словно бы нехотя, пропадать.

– Зоэ удивительная плясунья, выволокла меня сюда, хотя время мое иссякло, – отметил Ноттэ, спрыгивая с перил. – Весьма странно опять пребывать в теле, но я стараюсь вспомнить то, что следует.

– Нот! – голос Кортэ сошел в хриплый шепот, сын тумана рванулся вперед и сгреб гостя в охапку, то ли удушая, то ли обнимая. – Вот черт, и вправду, настоящий ты. Дыши, и не вздумай пропадать!

– Учитель, – Ноттэ осторожно высвободился и шагнул к Оллэ. Чуть кивнул, скользнул к креслу и неуверенно, опираясь на подлокотники, сел. – Так… я справился.

– Однако же вы снова явились, удивляя меня, – признала королева. – Что это было – ну, слегка похожее на крылья?

– Зоэ вернула меня, – повторил Ноттэ, рассеянно озираясь. – Все вроде бы знакомо… Жизнь весьма хороша, она для нас – почти то же, что для вас, людей, детство. Это невозможно забыть, это ярче самоцветов и драгоценнее власти, столь важных взрослым, это всегда с тобой… и невозвратно, как сорвавшееся с губ слово. Но, пока живет в мире Зоэ, я буду гостить тут, даже и взрослый.

– Взрослый – кто? – сварливо уточнила королева.

– Ветер, – улыбнулся Ноттэ. – Ах, ваше величество, теперь я отчетливо вспоминаю свою любимую игру в вопросы и ответы. Мне казалось, что вопросы и ответы – ворох криво разорванных листков. Что у меня копятся их половинки, и если я смогу подобрать к каждой пару, точно совмещая узор разрыва, то явится понимание. Я искал правду. Позже поумнел, как мне казалось, и вздумал выслеживать в путанице изгибов смысла – истину…

Ноттэ откинулся в кресле, наконец-то найдя удобную для себя позу. От крыльев не осталось и следа. Ноттэ недоуменно осмотрел стол, кубки, блюда с пищей, осторожно потянулся и тронул цветок в маленькой вазе. Снова откинулся в кресле, длинными пальцами оплел подлокотники.

– Ждешь вопроса о разнице между правдой и истиной, – заподозрил Кортэ, занимая соседнее кресло. – Я сам-то до такого б не додумался.

– Тебе такое – зачем? – Ноттэ насмешливо повел бровью. – Правда проста и фальшива, потому что во всяком «да» есть тень «нет» и очень много цветных мазков прочего, неучтенного простотой. Истина безмерно сложна, и потому не менее фальшива, она отрицает любые ответы, поскольку вмещает слишком многое. Но, следуя по тропе разума, мы задаем вопросы и пробуем подобрать к ним ответы, как ключи к сундуку. Оллэ дал мне много, и я в какой-то момент осознал, что вокруг сундука есть целый мир! Что именно он – сокровище, и куда большее, чем всякий ответ. Еще я понял, что, слившись с миром, не утрачу себя, не буду разбит в осколки беспамятства, если, – Ноттэ хитро подмигнул, – сосуд наполнен должным содержимым.

Кортэ расхохотался в полный голос, багровея радостью, как жаром: он помнил слова старого волка Убальдо и счел сказанное приветом от того, кого не надеялся уже услышать или встретить. Отдышавшись, сын тумана приготовил вопрос – и махнул рукой, отказываясь от намерения облекать его в слова.

– Ко всем толковым ответам есть вопросы, – шепнул Ноттэ. – Их много, узор мира богат, мы рассматриваем его и выбираем те ответы, какие нам годны. Так они становятся и правдой, и даже иногда истиной. – Ноттэ улыбнулся королеве. – Я здесь, поскольку согласился передать привет от Зоэ, она переживает за вас. Подозреваю, высочайший титул не избавляет вас от мысленного причисления к семье моей неугомонной плясуньи. Да, я должен сообщить: она просит вас о даровании позволения на её брак с доном Эппе. Вот уж истина без изъяна, я здесь, чтобы передать именно эту просьбу.

– Если я вдруг и не дозволю, она все равно вцепится в пса, как голодная блоха, – хмыкнула королева, пряча за веером торжествующую улыбку. – Но ладно же, при таком посланце отчего бы и не отменить приказ о казни злодея. Мы его прощаем, если король не возразит.

– Мы признаем недоразумением тот указ, – поморщился Бертран, с долей опаски всматриваясь в воздух за спиной Ноттэ, норовя и в тоже время опасаясь разобрать в пустоте контур крыльев. – Что вы намерены возвестить? Подобные гости не приходят… гм… не прибывают без повода.

– Вы меня с кем-то путаете, – старательно удивился Ноттэ. – Я не вестник, я ветер. Мой мир взрослости лежит вне вашего. Грань тонка, однако же прочна. Пока она пребывает в должном состоянии, все благополучно, мы сосуществуем, как воздух и вода, смыкающиеся на поверхности. И я, нет смысла таить это, постараюсь, чтобы штормы не поднимали волн, губительных для живого в вашем мире. Единственное существо, кому я могу и даже должен передать весть, – Ноттэ встал и поклонился Аше, – ты. Люди удивительные создания, в вас соединено разрушение и созидание, сила всех стихий. Люди могут безмерно много и не желают верить в свой дар, выбирая слишком малые цели. Только маари знают свою силу и не сомневаются в том, что прочие ловко обозвали «невозможным»…

– Наш грех прощён? – Аше поклонилась гостю, упала на колени и оттолкнула в сторону копье. – Тот, древний, он лишил нас внимания детей ветра, убил девять из десяти ветвей посвященных. Мы спрашивали, мы ждали прощения, но ветры за краем молчали.

– Неверный вопрос, нет к нему ответа, – покачал головой Ноттэ, с интересом наблюдая, как рыжий нэрриха сгребает жену и сажает себе на колени, запрещая кланяться, просить и огорчаться. – Когда-то жил человек, он верил в силы нэрриха, а не в свои. Он болел, с прядью раха к нему пришло исцеление. Так и я однажды вылечил дона Вико де Льера. Но капитан вернул мой дар, а тот человек оказался жаден и пожелал большего. Он создал печати сабха и долго оттачивал копье коварства, как сказали бы маари. Он назвал себя королем королей и поработил детей ветра. Он велел именовать себя нэрриха, и ему поверили: те, кто знал правду, умерли по его приказу, а прочих в свой срок забрала старость. Он жил, питаясь силой детей ветра, он завоевывал земли и искал путь к краю, готовый бросить вызов взрослым ветрам и всему мирозданию. Он забыл, как мал мир в бесконечности единого… И как уязвим.

Ноттэ помолчал, присматриваясь к Кортэ. Осторожно присел на перила, улыбнулся… Сын тумана тоже улыбнулся дню, сыто прищурился, глядя на солнышко и вбирая золото рассвета.

Утро прогревало воздух и делало чуть заторможенного, склонного подолгу сосредоточенно смотреть в одну точку Кортэ – привычным рыжим непоседой, кипящим азартом действия.