Оксана Демченко - Сын заката

Три расторопные девушки, пухлые и румяные, по сложению видно – родня хозяйке, принесли вино, хлеб, здоровенную общую емкость с чечевичной похлебкой и небольшие мисочки для каждого гостя. За едой разговоры продолжили плестись неторопливо, вели его почти все время двое – король и нэрриха. Они обсуждали способы врачевания на севере и медицину южан, сложности получения книг из эмирата и слабость новых переводов. Зоэ заскучала, слушая малопонятное. Стала поглядывать на Эспаду: он тоже тосковал, и от безделья играл с тонким ножом, добытым невесть откуда.

– Лезвие танцует, – шепотом похвалила Зоэ. – А я не умею танцевать с оружием, я даже с веером не очень, только разок и пробовала.

– А я не умею без оружия, – дон оскалил острые звериные зубы, добывая из воздуха еще один нож. – Иной раз проснусь… а я голый: ни ножа, ни рапиры, аж стыдно.

– Так рубашка есть, одеяло, – шепотом подсказала Зоэ.

– Без оружия он голый, – отвлекся от своего разговора король. – Оллэ навещал нас лет пять назад, сказал, это особый род заболевания, но лечить не стал. И учить – тоже, мы даже поссорились. Мог ли я предположить, что вижу его в последний раз? Что переживу воплощенную вечность и не сочту это правильным…

Бертран поморщился, в три глотка допил вино, оттолкнул кубок. Деловито хлопнул ладонью по столу, привлекая внимание – и стал рассказывать, явно для Зоэ, о сегодняшнем вечере: в городе празднуют именины Хуаны Тагезской, покойной матери королевы. По такому случаю её величество расщедрилась и милостиво выделила городу пороховые шутихи и весьма дорогие, ввозимые с далекого востока, «огненные фонтаны».

– Праздник будет здесь? – поразилась Зоэ.

– На реке, – король указал в сторону улицы, ныряющей с площади вниз, к порту. – Но я не люблю толкаться в толпе, что за нелепое ребячество.

– Да, было время, – вздохнул Эспада, подмигивая девочке.

Зоэ поняла: прежде «ребячество» случалось, и не раз. Она собралась было уточнить, нельзя ли ей хоть одним глазком поглядеть на огненные фонтаны – но не успела.

Ветер вздохнул и замер, насторожился. В гулкой тишине, внятной для Зоэ даже здесь, в шуме предпраздничной площади, все громче и злее вздрагивали бубенчики. Качались, бились горячечным ознобом, плакали, приневоленные отмечать чей-то уверенный шаг.

Звяк-цок-звяк! – эхо задыхается, зажатое в тесноте улочки, что норовит тайком выскользнуть из сумерек прямиком на площадь.

Звяк-звяк-цок-цок-цок! – просторнее и смелее отдаются первые шаги по камням площади Филиппа. И разговоры стихают, и люди теснятся, помимо воли освобождая место, хоть идущая еще не обозначила себя – просто принесла кольцо с бубенцами, укрепленными в многочисленных круглых вырезах древесины.

Цок-щелк-звяк-цок… Подковки башмаков попробовали камень и сочли отзывчивым.

– Она же… – задохнулась Зоэ.

Король обернулся, впился взглядом, без слов вопрошая: «Что она? Начала – так продолжай»…

– Она лгунья, – шепотом возмутилась Зоэ, сжала кулаки и почти неосознанно привстала из-за стола. – Прикидывается полной, а сама-то пустотопка! Ну как объяснить? Это не для слов, совсем не для слов, и допускать такого нельзя! Бессовестная гнилая подделка и… еретичка, вот! Бесовка она, разве вы не слышите? Эта… выродиха.

– О! – восхитился король, быстро глянул на Виона. – Проводи нашу святую, пусть разберется вблизи, что именно не так. Зоэ, с этим можно разобраться?

– Ха! – в голове сделалось пьяно и спокойно, звук чужого приготовления к танцу более на довлел, лишившись тайны и с ней – власти. Он требовал распрямиться, вскинуть голову и ощутить волосы – живыми, шевелящимися, текущими по спине змеями.

– Я оставлю тебе самый сырой кус мяса, – одобрительно оскалился Эспада.

Зоэ резко выдохнула, все хуже осознавая свои действия. Она слышала пульс в ушах и еще, отдельно, гулкую пустоту – там, в круге примолкших людей. Зоэ была слишком мала для танца, она умом понимала это… и не желала быть умной, и позволяла ночи влиться в сознание, вытеснить разум. Не до него! Спутанное, испуганное недоумение ветра иглами льда колет виски, свистит в ушах. Ветер сбит с толка, обманут…

Зоэ безразлично к титулу вцепилась в рукав королевского камзола, перебираясь через лавку. Вроде даже выругалась, и Эспада засмеялся громко, словно залаял. Но – и это не важно.

Босые ноги Зоэ тихо шлепали по камням, её рост не позволял видеть ничего, кроме людских спин. Ветер стонал, ворочался, но не покидал площадь – прямо-таки погибал…

Гниль, вот что душило вольный ветер. Всюду в ржавых лужах теней – эта гниль, дурно пахнущая, липкая. Весь город сделался ловушкой, и не осталось ни единого надежного камня на скользкой мостовой. Зоэ остро пожалела: не выбрала она к платью башмаков, способных звонко цокать, рисовать звуком дорожку шагов. Но и это – не важно. Пусть пустотопы возвеличивают шумом свое ничтожество. Полнота – это не платье и башмаки, не юность и красота, но нечто иное, внутреннее. Как боевой клинок, полнота упрятана в ножны обыденности, она являет себя лишь для дела. Сейчас – время. Больше-то некому…

Зоэ топнула, резко выпрямилась, отбросив мимолетную злость. Провела пальцами по распущенным волосам, помнящим свободный ветер.

В круге внимания толпы всхлипывали бубенчики – непрерывно, затравлено. Бились в ловушке деревянной оправы, отмеряли ритм для пляски, уже готовой сорваться из своей изначальной неподвижности. И тогда ветер окажется вынужден ответить, так он вплетется в танец помимо собственной воли, совсем теряя свободу.

Зоэ вздохнула, тряхнула волосами, отгоняя чужое влияние. Камни под ногами – гладкие и сухие, на площади пыльно и тепло. Гниль? Нет её!

Пальцы ступают мягко, пятки едва касаются мостовой. Зоэ плывет, скользит – все быстрее. И нет помех на пути, люди оборачиваются, расступаются… толпу словно ножом взрезают! Полнота копится, и потому люди замечают её и вытесняются оттуда, где площадь – заполнена.

И это правильно, ведь ей, наполненной, надо туда, к – безмерно, бесконечно пустому месту чужого ложного танца. Это очевидно и это теперь – главное.

Бубенцы смолкли, башмаки взрослой плясуньи первый раз опробовали ритм, цокнули по камням – и споткнулись на полудвижении. Правый жалобно цвиркнул носовой подковкой.

Зоэ вошла в круг, созданный толпой – и увидела плясунью лицом к лицу. Та недоуменно глядела на выявившуюся из ниоткуда, из сплошной толпы, голенастую невзрослую девчонку в волнующемся платье – синем, как полуденное море… Коридор за спиной Зоэ пропал, кольцо людей сомкнулось и стало единым, готовым дышать в такт. Но теперь толпа видела двоих – и сомневалась: кто именно ей интересен?

Зоэ скинула с плеч шаль, завязала на поясе, покрепче, для проверки дернула узел – и, уперев кулаки в бока, повела плечами. Вздернула подбородок. Мол, зря ты пришла, здесь моё место и вся площадь – моя, даже не зарься.