nastiel - Кровь и туман (СИ)

– О возможностях, которые мы можем приобрести вместо того, чтобы сидеть на пороховой бочке, например.

– Бочка-то моя, – Лена выталкивает меня в коридор, закрывает за нами дверь, ведущую в гостиную. – И мне на ней сидеть. – Накидывает мне на шею мишуру, как шарф. – Так что не надо за меня решать.

– Но я люблю тебя!

– Да что затараторил-то одно и тоже? Любит он…

– Потому что одна мысль о том, чтобы потерять тебя… – Я запускаю пальцы обеих ладоней в волосы, ерошу с таким остервенением, что не удивился бы, если бы в этот момент во все стороны полетели клочья. – Лен… – Чтобы успокоиться, беру её за руки. – Я уже потерял папу и почти умер сам. Даниил ведёт себя так, словно вот-вот сойдёт со своего чёртового ума…

– Что ты несёшь?

Не зло спрашивает. Скорее, с упрёком, мол, что ты жалуешься? Или мне так кажется… не знаю. Сложно стало видеть грань между правдой и картиной, в которую происходящие события складываются в моей голове.

– Я несу то, что если ты оставишь меня, есть большая вероятность, что я отправлюсь вслед за тобой.

– Не прибедняйся. Ты сильный.

– Если бы был таковым, то давно смог бы и тебя, и Даню уговорить поступать разумно.

– Иногда самое полезное, что ты можешь сделать, чтобы помочь своим близким, Вань – это отступить и дать им свободы, – Лена делает шаг ко мне. Расстояние между нами минимально. – Все шишки, которые Даня соберёт, пока будет приходить в себя, будут только его шишками. И его ответственностью. А мои – моими.

– Но твои шишки-то смертельно опасны…

Лена затыкает меня поцелуем. Целует так, как не целовала давно.

Берёт моё лицо в свои ладони, и я чувствую себя в безопасности.

Так не должно быть; ну, по-хорошему. По тому картонному плану, где мужчина всегда сильный, а женщина привычно слабая и нуждающаяся в защите. Вот только мир давно перестал делиться на хорошее и плохое, на правильное и из ряда вон выходящее, на реальное и вымышленное.

Нам, стражам, лучше других известно, что между чёрным и белым цветами прячутся сотни градаций серого.

– Не пытайся взвалить на себя чужие проблемы, особенно если те, кто волноваться должны, совсем не беспокоятся, – говорит Лена, едва наши губы перестают соприкасаться.

Зато теперь соприкасаются лбы. И мы продолжаем дышать одним воздухом, что сводит с ума не только человека во мне, но и звериную мою сторону.

– Там Андрей заходил, спрашивал про пули, – продолжает Лена. – Говорит, что-то ему не нравится. Просил посмотреть ещё раз.

– Умеешь же ты всё испортить, – возмущённый стон мне не сдержать. – Заговорить об Андрее в такой момент!

Лена дёргает уголком губ. Быстро убирает выбившуюся из причёски прядь волос за ухо, а затем хватает меня за руку, переплетая пальцы.

– Пойдём, – говорит, – в лабораторию. Андрей ушёл туда минут десять назад, и я боюсь, что если мы не поторопимся, целым оборудование уже не застанем.

***

– Слишком быстро прогорает, – сообщает Андрей.

Стоит над душой. Знает, что меня это максимально раздражает, поэтому не уходит, даже когда я толкаю его локтем в живот, прося отойти подальше.

– Я вижу, – сообщаю я.

В этот раз с порохом что-то не то. Видать, ошиблись в пропорциях ядовитой для гнори смеси и взрывчатого вещества.

– Ну так сделай что-нибудь!

– Если под руку лезть не будешь – сделаю.

Андрей делает шаг в сторону, отгораживаясь от меня выставленными вперёд ладонями. На помощь приходит Лена. У неё с пропорциями “на глаз” всегда было лучше, чем у меня.

– Вы так и планируете держать в секрете состав сыворотки? – спрашивает Андрей. – У тебя, Вань, в крови и белок оборотня, и белок человека, и эхно, но при этом если всё это смешать в отдельной тарелке, ничего не выходит. Как вам-то удалось?

– Никакого секрета нет, нам просто удалось создать концентрат.

– Концентрат крови?

Лена поджигает новую смесь в металлической миске. Серый порох, сбившийся в комки из-за смешивания его с жидким концентратом, вспыхивает жёлто-синим пламенем. Я сразу щёлкаю кнопкой секундомера, который всё это время наготове держал в правой руке.

Нам нужно не менее пятнадцати секунд. Полученный концентрат становится смертельным ядом для гнори и перитонов только в горящем состоянии. Миллуони, которого Слава почему-то называет другим именем, так и не смог внятно мне объяснить по поводу наличия такой разницы: почему концентрату нужно гореть, а моей крови – нет, да и необходимо её намного меньше, – но она есть, и всё, что мы можем – это работать, не забывая её учитывать.

Перламутровый огонь пороха гаснет. Я жму на кнопку и констатирую:

– Восемнадцать секунд. Получилось.

Лена облегчённо выдыхает, Андрей, единственный из всех присутствующих, кто понятия не имеет, что вообще здесь происходит, с умным видом качает головой.

– Ты, может, пойдёшь и займёшься чем-нибудь полезным? – спрашиваю я у него. – Зачем вообще припёрся?

– А! – Андрей хлопает себя по груди. Точнее, по нагрудному карману рубашки. Достаёт оттуда какой-то лист бумаги, протягивает мне. – Вот.

– Что это такое?

– Дмитрий просил передать это тебе.

– Дмитрий? Просил тебя? Что-то не сходится. Почему сам не вручил?

– Мы с ним случайно в коридоре пересеклись, – отвечает Андрей. Кажется, правду говорит. Уж больно выражение лица спокойное. – Я вообще шёл в столовую.

Андрей трясёт рукой, держащей сложенный лист бумаги. Я принимаю его, но открывать не тороплюсь.

– Что здесь?

– Я не смотрел. Это, вроде как, не моё дело.

А вот тут уже врёт. Глаза забегали. В подтверждение моим мыслям, Андрей спешно уходит, сталкиваясь в дверном проёме с Виолой.

Разворачиваю листок. На нём каллиграфическим почерком Дмитрия выведено:

“Под подоконником в отцовском кабинете есть кое-что, что, я не хочу, чтобы досталось новому владельцу. Забери, пока не поздно” .

– Что там? – интересуется Лена.

Пока она подходит, перечитываю написанное ещё раз. А когда останавливается и заглядывает в лист, быстро его сворачиваю.

– Ничего, – отвечаю. – Ерунда. Только мне нужно на пару минут отлучиться. Справитесь без меня?

– Конечно, – рассеянно кивает Лена.

Тогда я, не снимая ни халата, ни очков выхожу из лаборатории и иду в обозначенное Дмитрием на листе, как на какой-то поисковой карте, место.

Последний раз я был в кабинете папы, кажется, около месяца назад, когда он просил моей помощи по поводу результата психологического теста одного из стражей. Ему не понравилась неопределённость там, где её быть не должно, и папа, взрослый человек, кандидат психологических наук, поинтересовался моим мнением не просто ради того, чтобы я мог почувствовать себя значимым подростком, а потому, что действительно считай его в какой-то степени экспертным, не забывая, что я много провожу за изучением различных сфер науки и жизни и не списывая меня со счетов за мой юный возраст.