nastiel - Кровь и туман (СИ)

– Точно не местный состав у гранаты, раз взрывчатое вещество так быстро поглотило детскую площадку, оставив только деревяшки и обугленные камни, – кивает Ваня, довольный подтверждению своей теории.

Я не хранитель, да и вообще умом никогда не блистала, но, прокручивая в голове историю Дани, я уже знаю, что мы найдём вместо мешка на выжженной площадке, когда проведём детальный осмотр.

Это был не просто разбой. Это было убийство.

А худшая часть моего положения – по несчастливой случайности я уже в конце этой книги и знаю, кто убийца.

Безумная маска с красными дырами вместо глаз – такое невозможно позабыть, увидев хотя бы раз.

Критический рубеж. Глава 4

Я проклинаю себя десятками ругательств за то, что не имела привычки вести дневник. Насколько было бы легче, имей я на руках исповедь от первого лица, где все точки стояли бы над нужными буквами, а ответы на вопросы составляли бы целую картину!

Но увы, ни там, ни здесь – нигде я так и не смогла, – а ведь попытки были! – заставить себя записывать важные и запоминающиеся моменты биографии. Мне нравилось жить эмоциями, но записывать их было сродни пытке. Хорошо, хоть фотографий полно.

Все альбомы, которые мне удалось найти в квартире, я пока храню у себя под кроватью; до того момента, как не изучу и не запомню каждое попадающееся лицо. Бабушки, дедушки, дальние родственники. Филоновы. Взрослые мужчины и женщины, одетые в цвета стражей. Влас. Кирилл, совсем ещё маленький и не похожий на преступника, укладывающего волосы назад, носящего маску и отнимающего жизни: людей, других существ, виновных или случайно попавшихся под руку.

Ведь когда-то всё было по-другому: Кирилл был у меня, а у нас – одно прошлое на двоих. Двор с игровой площадкой, начальная школа. Даже разные пятые классы не помешали нам общаться. До тех пор, пока…

Я достаю из-под плёнки собственную фотографию. На ней мне не больше тринадцати и я, одетая во всё чёрное, сижу в кухне, подобрав под себя левую ногу. Взгляд – стеклянный, направленный мимо объектива. В одной моей руке зажата собственная туфля, а в другой – томик какой-то книги.

– “Волшебные приключения фей-проказников”, – читаю я вслух её название. От пренебрежения морщу нос. – Это я такое в детстве читала?

– Я думал, ты выкинула это фото, – голос за спиной заставляет вздрогнуть от неожиданности и испуга.

Оборачиваюсь. На пороге в комнату в уличной одежде и ботинках стоит Артур. Ночью его не было, и я совсем позабыла спросить у мамы, вернётся ли он под утро.

– Когда ты пришёл? – произношу я, пока сама, не глядя, спешно пытаюсь скрыть под пледом, на котором разложила альбомы и фотографии, хотя бы часть из них. – Я не слышала, как открылась дверь.

– Я даже спросил, есть ли кто дома, – Артур приподнимает одну бровь. – Ты и этого не слышала?

Я качаю головой. Артур исчезает из поля моего зрения, но лишь на пару секунд. Я слышу, как что-то с глухим стуком падает на пол, а когда Артур снова возвращается, вижу, что он разделся.

– Я должен был догадаться, – говорит Артур, проходя в мою комнату. – Совсем позабыл, что уже конец октября.

Я озадачиваюсь, пытаясь понять, к чему Артур может вести, но не успеваю выдвинуть никаких предположений, когда он добавляет:

– Каждый год ты делаешь это: достаёшь фотографии Кирилла и подолгу смотришь на них, словно ждёшь, когда они оживут и дадут тебе ответ на единственный твой вопрос.

Артур опускается на пол рядом со мной. Берёт фото, которое я специально отложила в сторону – оно понравилось мне больше всего. На нём мы впятером: я, Артур, Ваня, Даня и Кирилл, стоим на детской площадке плечом к плечу. На мне, как и на близнецах, забавный вельветовый комбинезон кремового цвета. На Артуре футболка с логотипом какой-то футбольной команды. Кирилловы джинсы на коленях порваны, и через дырки виднеются красные ссадины. Кирилл держит меня за руку. У нас на шеях красуются одинаковые медальоны.

– Почему он это сделал? – спрашивает Артур, и я теряюсь на долгую секунду, пока не соображаю, что это и есть вопрос, который задаю себе я по его мнению.

Конечно. Ведь Кирилл покончил с собой для всех – и меня в частности, – чуть-чуть не дожив до тринадцати. И все вокруг меня думают, что я всё ещё скорблю по потерянному другу.

Так и есть, правда всё ещё тяжелее, ведь мой друг умер дважды: когда инсценировал свою смерть и когда встал на противоположную от закона сторону.

– Я уже никогда об этом не узнаю, – говорю я.

Здешняя судьба Кирилла для меня теперь – тайна за семью печатями. Ни причин, ни мотивов, ни целей. Кирилл не станет рассказывать мне во второй раз, в случае, если сделал это в первый. А ведь он наверняка сделал, если до сих пор изредка приходит, чтобы убедиться в моей верности.

Артур обнимает меня за плечи. Я продолжаю глядеть на снимок в его руках.

– Думай не о том, что случилось с Кириллом, а о том, сколько хороших моментов у вас было, – Артур целует меня в волосы. Так легко, ненавязчиво. Так по-братски. – Вспомни, как вы всегда круто проводили время! Я вам даже завидовал и очень злился, когда вы не брали меня с собой, потому что я для вашей компании, видите ли, был слишком старым.

Я хмыкаю, и этот толчок в лёгких неожиданно даёт старт первым слезам, подход которых до этого даже не чувствовался.

– Поэтому ты стал добровольцем? – спрашиваю я, утирая нос. – Потому что не хотел снова быть в стороне?

Артур долго не отвечает. Но в конце концов я всё-таки чувствую его короткий кивок.

– Я не мог позволить своей младшей сестрёнке проходить через всё это в одиночку.

Слава Романова из Дуброва – счастливица. Она сорвала куш, когда родилась в семье, по своей идеальности напоминающей рекламу йогурта с трогательной утренней сценой, где все улыбаются и донельзя счастливы.

– Спасибо тебе, Артур.

Дети на фотографии оживают. Я вижу их играющими, гуляющими, веселящимися. У них впереди длинная жизнь, но они не боятся её, потому что уверены – всегда будут рядом, стоя так же, плечом к плечу, прижимаясь тесно, передавая друг другу тепло и поддержку.

Я точно смогу сделать это; стать частью чего-то, что, если задуматься, мне не так уж и чуждо. Кирилл и Даня всегда были близкими мне людьми. Ваня спас мою жизнь, позволив миру узнать свой секрет. Артур… Если очень постараюсь, я привыкну к нему. Ведь мне не впервой быть сестрой, и я знаю цену таким отношениям.

Даже смерть едва ли сможет нас разлучить.

– Помнишь, как он там говорит? – спрашивает Артур. Я поднимаю на него глаза. Артур, чуть прищурившись, глядит на снимок, который продолжает держать за самый уголок. – У Бога на него есть план, да?

– Что-то вроде того.

– Ну вот. Где бы сейчас Кирилл ни был, он там, где и должен быть.