Елена Хаецкая - За Синей рекой

– Если вы по поводу вашей покойной родственницы… – встревоженно начал Кандела. – Кажется, ее звали госпожа Гретель? Такая пожилая дама, с несколько эксцентричным характером? Прошу учесть, я с самого начала был против! Между прочим, она первая совершила нападение. Ее левая нога дважды пнула меня в поясницу.

– Мне дела нет до этой старухи, – презрительно отозвался Косорукий Кукольник. – И родственников у меня отродясь не было. Но вы бросили там их! – И непонятно каким образом в руках у него оказались деревянные лошадки, куклы и шарики с плавающими внутри рыбами. – Вы оставили их на произвол судьбы. Им предстояло мокнуть под дождем, терять краски, покрываться плесенью!

– Не понимаю сути ваших претензий, – произнес Кандела. – Это всего лишь игрушки.

– Ах ты, бедный дурак! – загремел в ответ Косорукий Кукольник. – Сразу видать, что у тебя никогда не было настоящих игрушек!

– Позвольте, я взрослый человек и налого… при чем тут игрушки? – забормотал Кандела, но Косорукий Кукольник даже не заметил этой слабой попытки оправдаться.

– Люди теперь пошли сплошь мелочь да гниль. И игрушки ваши такие же, как вы сами. Сделаны кое-как, сломаются – чинить неохота, проще выбросить и накупить новых. С этого и начинается… А настоящую игрушку берегут годами. Ее штопают и подклеивают, мастерят ей наряды, мечтают передать детям… Вот так должно быть!

– А вы, позвольте узнать, кто? – спросил Освальд фон Штранден.

– Это Косорукий Кукольник, – поспешно объяснила Марион. – Это он рассказал мне о Королевстве Пяти Рек.

– Я? – изумился Косорукий Кукольник. – Ничего подобного! Мне дела нет ни до людей, ни до королевств…

– Но разве не вы спасли Людвига? – защищалась Марион.

– Я сделал это вовсе не из любви к какому-то там Людвигу, – возразил Кукольник. – Я помогаю людям только для того, чтобы помочь куклам.

– Но разве люди – не более высокоорганизованная и достойная… – начал было Штранден. – Я хочу сказать, более высокая цель и…

– Кто-то должен думать и о куклах! – перебил философа Косорукий Кукольник. – Когда старую куклу выносят на свалку, кто-то должен направить туда ребенка из небогатой семьи, который подберет ее и будет любить! Когда старые игрушки перетаскивают на чердак, кто-то должен знать об этом, чтобы в свое время туда забрались любопытные дети и обрели для себя сокровища! Кто будет хранить кукол, попавших в беду? Я, Косорукий Кукольник!

– Вы напрасно так низко ставите людей, – снова заговорил Штранден.

Кукольник сверкнул из-под шляпы глазами.

– Отчего же! Я знавал одну герцогиню, ее звали Доротея Вюртембергская, – она очень много сделала для Маленького Безмолвного Племени. Лучшие мастера ее страны изготавливали крошечные кроватки, креслица и столики, шили одежду и обувь, лепили посуду. Куколки жили в красивых домиках. Герцогиня играла ими и позволяла своим подданным ими любоваться. Превосходная женщина! А впрочем, все вздор. Я бы выпил сейчас чаю с пряниками.

– Кстати, – несколько некстати сказал Зимородок, – вы из-за реки или за реку?

– Когда как.

– А мы за реку.

– А как вы собираетесь переправляться?

– Утро вечера мудренее, – ответил Зимородок.

Косорукий Кукольник ухмыльнулся и скоропалительно объявил, что собирается спать, после чего, не снимая шляпы, улегся у костра и мгновенно заснул.

Путники некоторое время смотрели на спящего, который обрушился на них, как стихийное бедствие.

– Странный он какой-то, – высказался пан Борживой.

– Мне кажется, я когда-то его встречала, – заметила девица Гиацинта.

Ее неожиданно поддержала Мэгг Морриган:

– Забавно! И мне так кажется.

– Да, это очень необычно, – согласился философ.

– А что такого? – возразил Кандела. – Небось, бродит со своими кукляшками по всему белу свету…

– Я думаю, – тихо заметил брат Дубрава, – что каждый из нас когда-то встречал его.

– Только не я, – заявил Кандела.

– Ничего удивительного, – ядовито сказал Гловач.

– Тебя, Кандела, могила исправит, – добавил пан Борживой.

Заснули нескоро, разговаривали шепотом, боясь потревожить сон незнакомца.

Освальд фон Штранден проснулся на рассвете и отправился на берег – любоваться красотами. Виднейшие теоретики счастья утверждали, что вдумчивое и безмятежное созерцание видов природы есть один из важнейших компонентов счастья. Это открытие было сделано несколько веков назад и кочевало из одной диссертации в другую. Штранден стал первым в длинной череде исследователей, кому довелось проверить это на собственном опыте.

Перед рассветом ветер стих. Гладкая, как зеркало, вода отражала розоватое небо. Стволы сосен казались красными. В траве пестрели цветы. Эти поздние осенние цветы вызывали у философа странное умиление. Наклонившись, он понюхал один из цветков, бледно-голубой, источающий слабый аромат дыни.

Неожиданно Штранден чихнул. Потом еще раз. И еще. Радуясь, что находится в стороне от лагеря, он высморкался, но это не помогло. Философ весь обчихался, пока дошел до костра.

Большинство его спутников еще спали, поднялись только ранние пташки – Мэгг Морриган, Зимородок и Дубрава. Дубрава ушел созерцать, а Мэгг Морриган готовила «чайный» напиток из какого-то древесного гриба.

Штранден подумал, что ему станет легче, если он выпьет горячего, но и это не помогло. Он чихал с завидным постоянством и вскоре перебудил весь лагерь.

Проснулся и Косорукий Кукольник.

– Цветочки с утра пораньше нюхаем? – зашипел он.

– А что, нельзя? – огрызнулся Штранден в перерыве между чихами.

– Да на здоровье! – фыркнул Кукольник. – Сами же и виноваты. Теперь ждите, пока не прочихаетесь. Она к берегу и близко не подойдет.

– Почему? – спросила Марион.

– Боится, когда чихают, – объяснил Косорукий Кукольник.

– Кто «она»-то? – осведомился Зимородок.

– Большеухая Берта, – был ответ.

Штранден зажал себе нос и долго-долго не дышал. Затем оглушительно чихнул несколько раз подряд.

– Вы хоть считали их, милейший мыслитель? – с досадой спросил Кукольник.

– Кого? – не понял Штранден.

– Чихи!

– Зачем их считать?

– Чтобы знать, сколько осталось… Цветочек такой бледненький, голубенький, да?

Штранден скорбно кивнул.

– Четыреста шестьдесят два чиха, – объявил Косорукий Кукольник. – Ни чихом больше, ни чихом меньше. Об этом пишет известный исследователь природы Минимус Сидониус в своем философско-поэтическом трактате «Оборванные лепестки, или О растениях-раздражителях». Неужто не доводилось изучать?

Несчастный Штранден покачал головой.

– Ничего, ничего, – утешил его Кукольник. – Опыт – мать науки.

– А теория? – спросил Штранден, чихая. – Теория науке кто?