Антон Ханыгин - Грани лучшего мира. Дилогия (СИ)

- Не думай об этом. Его надо просто остановить, - король перевел усталый взгляд на марийца. - Никому не дозволено решать судьбу миру в одиночку, чем бы он ни руководствовался. Никому.

- Но ведь любая страна, по сути, является маленьким миром, - заметил По-Кара. - И король правит этим миром, решает его судьбу. В одиночку.

- Ты опять говоришь как он, - печально усмехнулся Бахирон. - Как Илид. С вами, марийцами, очень сложно спорить в вопросах свободы и равенства. Раньше я думал, что это сложно лишь потому, что вы упертые глупцы, не осознающие ценность традиций и не желающие спокойно жить без каких-либо перемен, способных перевернуть всю страну с ног на голову. Но оказалось, что спорить с вами тяжело, потому что вы во многом правы...

- Нашел!

Мур и По-Кара обернулись на крик Аменира. Молодой реамант стоял у дальней стены и уже бормотал что-то себе под нос, разглядывая символы на смещающихся секциях куба. В следующий миг каменная кладка стены с негромким хлопком раздалась в стороны, открывая проход сквозь пространство. Неровные края воронки колыхались, неестественным образом вытягивая камни и прорываясь своими границами куда-то вперед в совершенно немыслимом измерении.

- Это сжатие очень нестабильное, нам надо поспешить! - предупредил Аменир.

- Ты первый, - По-Кара указал ему на разрыв.

Мариец все еще не доверял Кару. Внезапно открывшаяся правда об истинном могуществе реамантии вызывала вполне оправданные опасения. А пример Этикоэла Тона наталкивал на мысли о том, что лучше бы реамантов вообще не существовало. Они должны исчезнуть. Все до единого. Лучший мир - тот мир, где никто не смеет вмешиваться в естественный ход вещей.

Бахирон вздохнул, но ничего не сказал. Король лишь коротко кивнул и спокойно улыбнулся юноше, как бы говоря, чтобы тот не обращал внимания на излишнюю осторожность Миро. Все будет хорошо.

- Ладно, - согласился Аменир.

И шагнул в ирреальную воронку.

Глава 16

- Не получается. Не получается... Не получается? Не получается! Не получается...

Башня Академии в Донкаре пришла в запустение еще со времен кровавой резни и погромов, учиненных смертепоклонниками. Но в просторном кабинете главы факультета фармагии царил поистине гениальный беспорядок, в котором все книги, свитки, записки, реактивы, всевозможные емкости, ножи и прочие инструменты лежали точно не на своем месте, но там, где, как это ни странно, они должны быть. Разобраться в этом научном хаосе мог лишь действительно сумасшедший ученый.

Зарычав, Маной Сар с силой ударил кулаком по лабораторному столу. Раздался перезвон колбочек, а одна из них даже выскочила из своего гнезда и, скатившись по заляпанной столешнице, упала на пол. Спертый воздух, в котором смешались запахи сотен лекарств, ядов и едких токсинов, наполнился очередным сладким ароматом цветов и гнили.

- Опять ошибся, - пробормотал фармагик, не обращая внимания на тягучую слюну, стекающую по его подбородку. - Где? Там, тут? Расчеты и теория, да. Где я ошибся, почему не работает? Или это не я ошибся, а мир просто неправильный? Я не могу ошибаться, это человеческое тело просто не подходит под мои расчеты. Люди несовершенны, да. И я стараюсь это исправить. Идеальные люди, населяющие идеальный мир. Я исправляю ошибки природы. Я не ошибся, просто люди несовершенны, они... разные, да, разные. Я сделаю их одинаковыми, одинаково прекрасными, одинаково совершенными... Но люди не подходят под мои расчеты, пока они несовершенны. Что же делать? Что делать, что делать?..

Создание фармагулов можно было отнести к неудачам Маноя. К такому выводу он пришел после того, как понял, что под действием формулы люди превращались в отличное оружие, но теряли все человеческое. Фармагик считал, что это лишь необходимый шаг для достижения великой цели, но он оказался в тупике. Выше головы не прыгнуть - создать "фармагула с душой" оказалось невозможно. Но Сар изо дня в день продолжал бесчисленные попытки довести свою формулу до идеала и ставил опыты на самом себе. Увы...

- Не получается. Не то. Не то, не то, не то!

Маной в бешенстве колотил по столу единственной здоровой рукой, заставляя колбы и склянки с реактивами сыпаться на пол. Из-за экспериментов, в которых единственным подопытным был он сам, и постоянной работы с токсинами вся правая сторона его тела была парализована, мир вокруг него тонул в тумане слепоты, изо рта нескончаемым потоком текла кислая слюна, волосы выпали, оголив бугристую кожу, которая неплотно облегала череп, натягиваясь на холмики опухолей. Зеленая мантия, пропитываясь сукровицей, прилипала к телу в тех местах, где кожа сползла с мяса и разрастались зловонные язвы. В правой ноге растворились кости до колена, зато мышцы затвердели настолько, что на них можно было опираться как на костыль. Мужчина в расцвете сил превратился в полумертвую развалину, всеми силами стремясь создать лучший мир, населенный идеальными людьми.

- Убью, всех убью, - бормотал Маной, сплевывая мягкие комки непонятной субстанции, выкатившиеся откуда-то из глотки. - Нет, не убью. Мертвецы не будут людьми, хорошими людьми. Но они будут хорошими мертвецами... Тогда я смогу сотворить замечательный мир со счастливыми мертвецами. Нет, глупость какая-то. Люди, люди, я просто хочу, чтобы люди были счастливы, чтобы не болели, не злились, не испытывали негативных эмоций, не дышали... Нет, пусть дышат. Или да? Не то. Не то, не то, не то... А-а-а!

Он смахнул со стола свитки, инструменты и груду мусора, затем вырвал из первой попавшейся книги несколько страниц и корявым почерком принялся писать бессмысленные формулы прямо поверх текста. Ему показалось мало этого, поэтому фармагик начертил схему, с каждым штрихом надавливая на бумагу все сильнее и сильнее, пока она не начала рваться. Зарычав, Маной скомкал рукой безумную писанину и отшвырнул в сторону.

- Лучший мир, идеальные люди... Устал. Устал. Опять чувствую боль. Я не идеален, я чувству боль. Но если хорошо поработаю, то больше никто в этом мире не будет чувствовать боль... А сейчас я ее чувствую. Надо что-то... что-то...

Он опустился на одно колено, отставив в сторону негнущуюся ногу. Поднимая одну склянку за другой, Сар подносил их к практически незрячим глазам и, напрягая остатки зрения, читал названия на разноцветных этикетках. Все это время фармагик кое-как поддерживал в себе жалкое подобие жизни с помощью сильных лекарств и обезболивающих зелий, поэтому он не нуждался в еде или сне. Но помимо тела страдал и его рассудок. К сожалению, никакой фармагик не способен исцелить больную душу.

Наконец отыскав необходимое зелье, Маной одним движением пальцев заставил бесцветную жидкость вылететь из емкости небольшим шариком. Затем он направил сгусток лекарства к своей груди, где зияла глубокая рана с обугленными краями, а за тонкой пленкой с крохотными прожилками из капилляров можно было разглядеть пульсирующее сердце. Жидкость просочилась внутрь тела фармагика, заставив все его внутренние органы пылать огнем, но вскоре боль прошла, а следом за ней исчезли и остатки чувствительности.