Робин Хобб - Судьба Убийцы

…Спустя мгновение я открыла глаза. Крепость снова стояла предо мной, и, несмотря на все, через что я прошла, на все, что пришлось мне вытерпеть на пути сюда, несмотря на то, насколько сильно я ненавидела людей, доставивших меня сюда, - я внезапно ощутила подъем из-за причастности ко всему этому. Наконец, я была здесь.

Я почувствовала убежденность, нараставшую во мне, убежденность, более ясную, нежели все представления о самой себе, которые у меня когда-либо были. Я должна была быть здесь. Мне было назначено быть в этом месте и в это время. Дюжина моих снов внезапно сплелись, а затем и состыковались с совсем недавними моими видениями. Мой смутный план уже не был таким расплывчатым. Точно такой же прилив уверенности я испытала в тот день, когда я освободила свой язык. Я видела возможные пути с такой ясностью единственный раз в своей жизни - в тот роковой зимний день, когда нищий коснулся меня, и я узрела, как все варианты будущего начинаются у моих ног. О, то великое благо, которое я могла бы совершить теперь, когда я оказалась здесь. Моя судьба была здесь, и я могла творить ее. У меня перехватило дыхание. И по мере того, как я осознавала все это, я испытала необычайный душевный подъем, в точности такой, каким описали бы его менестрели, очутись вдруг они рядом. Я была на месте, и величайшее деяние моей жизни было предо мной.

Я поняла, что остановилась, только тогда, когда Винделиар устало протащился мимо. Он посмотрел на меня взглядом, полным яда, а я решила, что мне все равно. Мои губы растянулись в улыбке. Выше стены!

- Пчелка, поторапливайся, - скомандовала Двалия через плечо.

- Иду, – ответила я, и что-то в моем тоне заставило ее остановиться и обернуться ко мне. Я потупила взгляд и склонила голову. Этим ни с кем нельзя делиться. Мне нужно держать это в себе. Это знание было похоже на сверкающий камень, найденный в мерзкой луже. Я видела его блеск, но также знала, что чем больше я буду с ним работать, тем чище и прозрачнее он станет.

И, как любая драгоценность, обнаружь я его, - воры отняли бы у меня все, во всяком случае они могли бы это сделать.

Я услышала шум позади нас и оглянулась. Отлив закончился, и дамба показалась над водой. Колонна по шесть или восемь в ряд теперь заполнила узкую полосу дамбы, пролегшую посреди воды. Некоторые уже почти перешли. Но даже после того, как они добрались до острова, и воды залива уже не ограничивали их, они не рассыпались в стороны, а придерживались полотна дороги.

- Скорее!- снова приказала мне Двалия. Не было ничего удивительного, что она поддерживала такой высокий темп. Если бы мы не продолжали идти с такой скоростью, они могли бы догнать нас и даже затоптать.

Впереди, где только что была лишь гладкая стена, появились трещины, поразительно черные на белом. Трещины превратились в очертания ворот, а затем они широко распахнулись. Фаланга стражников в блестящих серебристых доспехах и бледно-желтых плащах поверх них промаршировала наружу и выстроилась в два ряда вдоль обеих сторон дороги. Я думала, что они нас остановят, однако Двалия свирепо взглянула на них, сделала какой-то знак рукой, и мы прошествовали мимо, не произнеся ни слова.

И только когда мы прошли под арочным входом и вышли во внутренний двор, какой-то человек встал перед нами, преградив путь. Он был высоким и худощавым и носил меч, но даже в доспехах он казался тощим и слабым. Его одутловатое лицо портили пятна розовой шелушащейся кожи. По обе стороны шлема выбивались пучки седых волос. Он прищурился.

- Лингстра Двалия, – он произнес ее имя обвиняюще. - Ты выехала отсюда с отрядом луриков верхом на лошадях. Где они и их прекрасные лошади? Почему ты возвращаешься одна?

- Отойди, Босфоди. Нечего тратить время попусту. Я должна немедленно получить аудиенцию у Симфи и Феллоуди.

Он какое-то время стоял неподвижно, его взгляд блуждал по ее изуродованному лицу, осматривал оборванные одежды Винделиара, а затем остановился на мне. Хмурое выражение его лица обернулось гримасой неодобрения. Затем он отошел в сторону и широким жестом предложил проходить.

- Иди, как пожелаешь, Двалия. Но если бы я возвращался из сомнительного поиска обшарпанным и лишенным всего, что было мне доверено, сомневаюсь, что я бы торопился сообщить о моей неудаче Четырем.

- Я не потерпела неудачу, - кратко ответила она.

Когда мы поспешно проходили мимо него, он пробормотал:

- Из всех, кому следовало бы вернуться живыми, этим должен был оказаться Винделиар, - я слышала, как он сплюнул.

Широкий внутренний двор был вымощен узором из белого и черного камня и так чист, как будто его только что подмели.

Вдоль внутренних стен вытянулись ларьки с едой и напитками, с которыми соседствовали яркие шкафчики с многочисленными выдвижными ящичками, где внутри, как я знала теперь, должны были храниться записки с пророчествами, помещенные в скорлупки орехов. Свисали вымпелы и гирлянды, почти неподвижные в жарком мареве. Открытые павильоны создавали тень для столов и скамеек, в ожидании голодных и испытывающих жажду посетителей. Это выглядело, как праздничная ярмарка, только гораздо большая, чем на Зимний Праздник в Дубах-на-Воде. Лишь на мгновение детское любопытство заставило меня забыть, кем я была сейчас, и мне страстно захотелось побродить среди прилавков и накупить сладостей и ярких безделушек.

- Поторопись, тупица, - рявкнула Двалия.

Эти радости были не для Винделиара и не для меня. И я оставила там ребенка, которым была.

Она поспешно вела нас к самому изящному строению внутри крепостных стен. Похоже, оно было выстроено из белой слоновой кости. Окна и двери были отделаны филигранной резьбой по кости или камню. По углам этой цитадели вставали те четыре стройных башни с луковичными куполами, которые я приметила с корабля. Казалось невозможным, чтобы такие башни были настолько высоки и способны нести такие навершия. Но вот же они.

- Пошевеливайся! - Двалия рявкнула на меня и, впервые за несколько дней, влепила пощечину. Я ощутила, что застарелый надрыв в уголке рта снова кровоточит. Я зажала его рукой и последовала за ней.

За колоннадой портика были открыты двустворчатые двери. Мы поспешили к ним. Отсутствие солнечного света, обжигавшего мои голову и плечи, стало невероятным облегчением. Мои ботинки все еще были влажными. Мы наследили на безукоризненном полу мокрым песком с дамбы. Как только мои глаза приспособились к освещению, я осознала великолепие, окружившее меня.

Здесь дверные проемы были отделаны позолотой или, возможно, настоящим золотом. Великолепные старинные картины в богатых рамах, возрастом многократно превосходившие срок, отведенный человеку, украшали каждую стену. По верху стен висели обрамленные кисточками гобелены. Я никогда не видела белой древесины, но каждая стена здесь была обшита панелями из нее. Я взглянула вверх и увидела, что даже высокие потолки были расписаны малопонятными пейзажами. Я почувствовала себя очень маленькой и неуместной посреди такого величия. А уж Двалия выглядела просто пугалом.