Робин Хобб - Судьба Убийцы

— Фитц, однажды они нас переселили. Из приятных просторных камер – в те, что находятся в недрах крепости. Там было темно и сыро, и открывался вид на своего рода… сцену, с местами для зрителей вокруг. В центре сцены стоял стол и инструменты для пыток, оттуда несло застарелой кровью. Каждый день я боялся, что мы познакомимся поближе с оковами, клещами и раскаленным железом. Но этого не происходило. Тем не менее, такого рода ожидание и размышления… Я не могу сказать, сколько времени мы провели в таком состоянии.

На день они давали нам только маленькую буханку хлеба и кувшин с водой. Но однажды вечером, когда принесли нашу еду… — он начал задыхаться. — Кувшин с водой… был полон крови. И когда мы разломили хлеб, в нем было запечено множество крошечных костей. Костяшки пальцев… — его голос поднимался все выше и выше.

Я накрыл рукой его руку в перчатке, вцепившуюся мне в плечо. Это все, что я мог сделать.

— День за днем… кровавая вода и костяной хлеб. Невозможно было понять, скольких из них убили. На второй день от меня отселили Прилкопа. А кувшин с кровью и костяной хлеб продолжали приносить. Мне больше нечего было есть или пить, но я не сдавался. Я не сдавался, Фитц.

Он остановился, чтобы отдышаться, и это было все, что он мог делать какое-то время. Будто убегал от страшной погони, чтобы избежать этих воспоминаний. Но в конце они его все же нагнали.

— Как-то это прекратилось. Они дали мне небольшой кусок грубого хлеба, и когда я надломил его, костей в нем вроде бы не оказалось. На следующий день вместо хлеба мне дали овощи в каком-то темном бульоне. Я съел ее. Костная мука и кровяной суп. В течение трех дней. Затем в хлебе – один зуб. И плавающий в супе бледный глаз. О, Фитц.

— Ты не мог знать, — меня стало выворачивать.

— Я должен был знать. Должен был догадаться. Я был так голоден. Так хотел пить. Знал ли я, догадывался ли - и отказывался признать это? Я должен был догадываться, Фитц.

— В твоем сердце нет тьмы, чтобы такое представить, Шут, — я не мог больше терзать его этой ночью. — Ложись спать. Ты рассказал мне достаточно. Завтра мы заберем Пчелку. И прежде чем мы покинем этот город, я убью стольких из них, скольких смогу.

— Если я сплю, то вижу это в снах, — сказал он с дрожью в голосе. — Они были храбрыми, Фитц. Храбрость, превосходящая ту отвагу, что когда-либо была у меня самого. Мои союзники не остановились, они помогали мне, когда могли. Это было нечасто, и не так много. Доброе слово, брошенное шепотом, когда кто-то проходил мимо моей камеры. Однажды была ткань, пропитанная теплой водой, — он покачал головой. — Боюсь, они были жестоко наказаны за эти небольшие милости.

— Завтра, как только Пчелка будет у нас, я преподнесу разного рода «милости» Четверым, — пообещал я ему.

Он не смог улыбнуться в ответ на мое экстравагантное обещание.

— Боюсь, у нас не получится их удивить. Огромное количество снов и сновидцев, с которыми они советуются, должны были выдать нас. Боюсь, они будут весьма подготовлены, чтобы вновь схватить меня и продолжить то, что тогда начали, — он спрятал лицо в ладонях. Его голос звучал приглушенно из-под перчатки. — Они считают меня изменником, — признался он мне. — И за это они ненавидят меня сильнее, чем за любую другую вещь, что я совершил. Я не боюсь, что они поймают меня и убьют, Фитц. Я боюсь, что они схватят меня – и не убьют.

Не страх я видел в нем, но мужество. Он был в ужасе, но ради Пчелки осмелился еще раз испытать на прочность мощь Клерреса. Я потянулся к нему, схватил за манжеты и отдернул его руки от лица. Время быть честным.

— Шут, я знаю, о твоих снах. Не только о тех, что ты мне рассказал, а обо всех. И я понимаю твой выбор, — он затравленно посмотрел на меня. — Совершенный рассказал мне.

Он мягко освободил руки.

— Я должен был знать, что он осведомлен о моих мыслях. И все же не ожидал, что он рассказал тебе.

— Думаю, он беспокоился о тебе. Как он и продемонстрировал в первый день нашей встречи, он очень тебя любит.

— Он рассказал тебе все?

— Он рассказал мне достаточно, Шут. Ты прав. Если есть выбор, который нужно сделать, и один из нас должен погибнуть, то я бы предпочел, чтобы спастись смог ты. Я не был хорошим родителем для Пчелки. Думаю, у тебя вышло бы лучше. И тебе смогут помочь Риддл и Неттл. И Дьютифул подтвердит, что у тебя есть разрешение на управление Ивовым…

Он неожиданно рассмеялся.

— О, Фитц. Не такой выбор! Я не выбираю между тобой и собой, — пауза. Он спросил сдавленным голосом: — Неужели ты думал, что я выберу жизнь для себя, а тебя брошу?

— Это был бы разумный выбор. Ради Пчелки.

— О, Фитц, нет. Сны не предоставляют мне никакого выбора. Это просто расхождения в возможных путях будущего, — его голос стал тверже. — В одном сне Разрушитель умирает, а Нежданный Сын живет. В другом – Нежданный Сын погибает. Итак, если дело доходит до какого-то моего действия, чего я не могу предвидеть, но отчаянно желаю, чтобы этого не произошло, я сделаю все, что должен, дабы увидеть, что Пчелка живет. Пчелка — та, кого я сберегу во что бы то ни стало, — его голос стал хриплым. Слезы сверкали в его незрячих глазах.

— Конечно. Да. Я выбрал бы то же самое.

— Знаю, но я все равно не готов подойти к этому решению вплотную.

Стук в дверь прервал его слова, и он спешно вытер рукавом слезы. Я открыл дверь.

— Простите, что так долго. Пришлось ждать, пока вода закипит, — сказала Спарк. Она протиснулась боком, чтобы внести поднос в каюту, откинула в сторону вещи и поставила его на койку. – У нас осталось не так много чая из Кельсингры. Какой бы вы хотели?

Шут улыбнулся. Спарк осуждающе посмотрела на меня. Она знала, что он плакал. Шут заговорил:

— Вообще-то, у меня есть чай, который я привез из Баккипа. Я берег его, но думаю, что сегодня пора себя побаловать. В нем содержится мята перечная и мята колосистая из Женского Сада, а еще - сушеный молотый имбирь. Немного бузины тоже.

— Пейшенс обычно варила его для меня, — вспомнил я, и он улыбнулся, ощупывая свое имущество и вытаскивая небольшой кожаный мешочек.

— Я получил рецепт от Баррича, — признался он. – Тут как раз хватит на чайник. Насыпь-ка его, — он протянул мешочек Спарк, и она перевернула его в томящийся чайник. Когда он заваривался, аромат дома, простых настоев и простых удовольствий заполнил маленькую каюту. Спарк разлила его для нас, и мы вместе пили чай, будто и не собирались столкнуться со смертью на следующий день. Аромат взбудоражил старые воспоминания, и Шут рассказал ей парочку историй о том, каким был когда-то Олений замок. Он говорил о своей любви к королю Шрюду, о наших с Хендсом проделках в конюшне. О Гарете — девушке-садовнице, которая любила его на расстоянии, и о превосходной еде поварихи Натмег. О Кузнечике и имбирных лепешках, и о том, как пах Женский Сад, когда лаванду нагревало летнее солнце.