Робин Хобб - Судьба Убийцы

Я молчал, взвешивая это. Он же принял мое молчание за отказ от его предложения и резко встал:

– Я не думаю, что мы когда-либо были настоящими друзьями, Фитц Чивэл Видящий.

Я тоже медленно поднялся на ноги.

– Мне жаль соглашаться с тобой, Прилкоп, ведь я отношусь к тебе с огромным уважением.

– И я в ответ отдаю тебе должное, – он отвесил мне особый поклон, тот, при котором одна нога сложно вытягивается позади другой. Это выглядело скорее жестким, чем изящным, и, подозреваю, стоило старику усилий. Я ответил ему официальным поклоном Баккипа.

И вот так мы расстались. Больше я никогда не видел Прилкопа.

Когда солнце поднялось выше, я нашел укрытие в зарослях боярышника. Моим спутником была бутылка вина. После того, как я прикончил ее, я спал всю оставшуюся часть дня. Проснулся снова голодным, но в гораздо лучшем состоянии. Улучшилось даже мое зрение, и Ночной Волк заметил:

Ты видишь в темноте так, как я видел когда-то.

И так же, как когда-то, мы отправились на охоту вместе.

Если Прилкоп и предупредил Капру об опасности, она не прислушалась к нему. Возможно, он посчитал меня слишком слабым, чтобы немедленно броситься преследовать мою добычу. Возможно, он думал, что Капра хорошо защищена. Найти ее было легко. Незаметный, как призрак, я прошел через Клеррес, пока не отыскал большое каменное здание, улица перед которым была расчищена от обломков и на котором была начата кладка новой крыши. Капру охраняло несколько человек, но мне не пришлось убивать ни одного из них. Охраняемые двери и окна выходили на улицу, но я вошел со двора. Не издавая шума, своей серебряной рукой я потихоньку выбрал старый камень и известь, проделав собственный вход.

Каким-то образом они разыскали для нее прекрасную кровать. Высокие деревянные столбики поддерживали кружевные занавеси. Прежде чем убить, я разбудил ее. Хватка на горле заставила ее молчать, и я прошептал прямо в ее испуганные глаза:

– Ты умрешь за моего Любимого и за мою Пчелку.

Это было мое единственное потакание своей слабости. Я задушил ее своими серебряными руками. Мой Уит поведал мне о ее панике, о боли и ужасе. Но я убил ее, как кролика. Я не откладывал ее смерть, но смотрел в ее глаза до тех пор, пока она не умерла. Я поступил согласно ранним урокам Чейда. Я пришел, я убил, я ушел. И захватил с собой недоеденного ею цыпленка.

Цыпленок был изумительно вкусным.

Когда взошло солнце, я уже двигался параллельно дороге, ведущей от Клерреса.

Глава сорок первая. Путешествие Проказницы.

Я горевала по хорошей бумаге и красивым кожаным переплетам книг, подаренных мне отцом. Их больше не было. Ушли на дно, вместе с пожитками всех, кто служил на Совершенном. Я не жалела слов, написанных на тех страницах - дневник был написан ребенком, которого я едва могла вспомнить. Сны, записанные ею, больше не имеют значения - вехи на пути, которого больше нет. Те немногие, что еще могут воплотиться, сбудутся и без чернил, оставленных на бумаге.

Теперь я вижу другие сны, и Любимый заставляет меня записывать их. Мне не нравится называть его Любимым. Но когда я однажды назвала его Шутом, он вздрогнул, а капитан корабля посмотрел на меня так, словно я была груба. На людях я зову его Учителем, похоже, он не против. Не стану называть его Янтарь.

У меня больше нет книг, но Любимый дал мне листы бумаги, простое перо и черные чернила. Думаю, выпросил их у капитана Уинтроу.

Вот мой первый записанный сон. На старом дереве в цвету висит один прекрасный плод. Он падает на землю, катится прочь и раскалывается. Из него выходит женщина в серебряной короне.

Жаль, что я могу нарисовать это лишь черным на белой бумаге.

Он сказал мне, что будет читать сны, которые я запишу. Что это необходимо для того, чтобы он мог направлять меня. Напишу здесь то, что уже рассказала ему, чтобы он смог прочитать это еще раз. Я не позволю использовать мои сны для изменения мира. И, невзирая на его обещания моему отцу, я нахожу назойливым и грубым то, что он читает все, что я здесь написала.

Дневник Пчелки Видящей.

Клеррес остался позади, и я ничуть об этом не жалела. Меня терзало лишь то, что отец остался там, мертвый и непогребенный, в этом ужасном месте.

Корабль заговорил со мной в ту же секунду, как моя нога коснулась палубы.

Кто ты? И почему ты так странно отражаешься в моих чувствах?

Я укрыла свой разум так плотно, как только смогла, но это только подогрело ее интерес ко мне. Она давила на меня, было похоже, будто кто-то тычет мне пальцем в грудь.

Не знаю, почему ты чувствуешь меня. Я Пчелка Видящая, была в плену у Служителей в Клерресе и просто хочу домой.

И тогда произошло нечто очень странное: корабль отстранился от меня. Но в этом скорее чувствовалось утешение, чем обида.

Мы поднялись на борт разношерстной группкой. Взрослые уже поговорили между собой, пока я спала. Неважно, о чем они договорились. Я была словно орех, подхваченный течением, и меня несло навстречу моей судьбе.

На борту для нас повесили гамаки, но стен, чтобы отделиться от остальной команды, не было. Мне было все равно. Как только мой гамак подвесили, я забралась в него и заснула. Проснувшись почти сразу из-за удивленных криков с палубы, я начала ворочаться, пока не выпала из гамака. Я торопилась из кубрика наверх, на палубу, в страхе, что корабль был атакован.

Течение вынесло в открытое море часть обломков Совершенного. За один из них цеплялся выживший. Надежды Спарк рухнули, когда на палубу вытянули потерявшую сознание, обожженную солнцем женщину. Это была мать Бойо и жена Брэшена, она еще была как-то связана с капитаном Уинтроу. Живой корабль мурлыкал от радости, доски вибрировали. Я осталась посмотреть, как ее подняли на борт и напоили водой, а потом вернулась в свой гамак. Я плакала. Не от радости, от зависти. А потом снова заснула.

На этом корабле Любимый превратился в кого-то по имени Янтарь. Я не могла понять, почему у него столько имен и почему он теперь стал женщиной. Похоже, все это принимали. Я думала о том, что мой отец был Томом Баджерлоком и Фитцем Чивэлом Видящим. Да и я сама: Пчелка Баджерлок, Пчелка Видящая. Разрушитель. Пчелка-сирота.

На второй день нашего путешествия я проснулась оттого, что рядом с моим гамаком стоял Пер и смотрел на меня.

- Мы в опасности? - спросила я, поднимаясь, и он поймал меня до того, как я снова упала на палубу. Качался не только гамак, качало весь корабль.

- Нет, но ты долго спишь, тебе надо встать, съесть чего-нибудь и немного размяться.

Когда он напомнил о еде, мой организм признал, что голоден и очень хочет пить. Пер провел меня через путаницу висящих гамаков к длинному столу, окруженному скамьями. За столом сидело несколько человек, заканчивавших трапезу. Там была тарелка накрытая чашей.