Эд Гринвуд - Эльминстер в ярости

До полок ему оставалась какая-то доля мгновения, когда они исчезли в бегущем потоке серебряного огня, потоке, в который он врезался миг спустя, отскочил от покосившегося, мягкого останка того, что было твёрдой стеной погреба, и…

Зашатался, пока не упал, его конечности растворялись, пойманные погибелью, от которой не было спасения, с которой нельзя было сражаться, нельзя было выдержать…

— Я пришёл сюда не для того, чтобы шутить с тобой и позволить тебе сбежать, Мэншун. Я пришёл, чтобы уничтожить тебя.

Мэншун услышал это, но у него не осталось губ или языка или рта, чтобы ответить. Он собирался… он присоединялся к серебряному рёву… его уносило туда…

— К вам посетитель, господин, - с достоинством настоящего королевского пажа объявил арфист в тяжёлых доспехах у двери.

Королевский лорд Лотан Дурнкаскин оторвал взгляд от стола, даже не потрудившись вздохнуть. Он был в куда лучшем расположении духа, чем обычно — в Иммерфорде наконец-то делались дела, его народ был счастлив, а…

Мужчина, который вошёл в комнату, был одет, как лесник. Или, скорее, как редкий лесник, которому нравится носить на бедре длинный меч. Почему-то его лицо казалось знакомым…

Он наградил Дурнкаскина кивком и достаточно кислой усмешкой.

Королевский лорд посмотрел на него, нахмурившись.

— Сантер ? Это ты? Что привело тебя сюда?

Мужчина снова кивнул, и не дожидаясь приглашения, взял стул, уселся на него и закинул ноги на стол Дурнкаскина.

— Да, Лот. И, отвечая на твой вопрос — сюда меня привела достаточно долгая и пыльная поездка. Есть что выпить?

— Но… ну конечно — вот, последнее из Бревенского Лучшего — но почему ты не в Высоком Роге? Не охраняешь королевство от орков, вторгающихся армий и чего похуже?

Лорд Сантер поднял брови и принял флягу.

— Охранять наши границы? Когда столько наших собственных дворян отправляются на войну в самом сердце Кормира — а такие, как Эльминстер, разгуливают на свободе?

Дурнкаскин пожал плечами.

— Я тоже слышал сплетни, но…

Его голос затих, когда он заметил что-то на стене и уставился туда. У него отвисла челюсть.

Сантер повернул голову, чтобы посмотреть, что там такого странного, и у него тоже отвисла челюсть. Затем он прорычал проклятие, осушил флягу, с грохотом поставил её на стол и сказал:

— Ну всё, хватит. Я ухожу. Стану фермером. Где-то в сонной глубинке, подальше от любой из наших границ. У тебя случаем нет сестры, на которой я мог бы жениться?

Дурнкаскин всё ещё слишком пристально таращился на стену, чтобы ответить.

На этой стене висела обычная красивая карта Кормира. Официальная, одобренная дворцом; оба мужчины повидали дюжины таких. Но ни один из них не привык видеть, как такая карта сама по себе неожиданно загорается.

Ярким, пляшущим синим пламенем.

То, что когда-то было Мэншуном, осело, как рассыпающиеся в костре дрова, затем расплавилось и исчезло. Эльминстер пристально смотрел, как на месте его старого врага расцветает и разгорается серебряное пламя.

Он вцепился в него своим собственным огнём, как можно сильнее притягивая к себе, забирая силу Мистры у недостойного. Недостойного, которому суждено встретить новый день.

Ещё до того, как из этого костра поднялся зловещий огонёк и стремительно вылетел из погреба наружу, Эльминстер понял, почему он не может уничтожить Мэншуна. Вампир, который использовал множество тел и правил Западными Вратами, а до того — Зентильской твердыней, который основал и правил жестоким Зентаримом, слишком долго носил в себе серебряный огонь. Нужен был бог — возможно, двое действующих совместно божеств — чтобы полностью и навсегда уничтожить Мэншуна. Разве что Мэншун добровольно принесёт себя в жертву, как поступила его Алассра.

Ха. Как будто такое могло когда-нибудь случиться.

Эл позволил серебряному огню подняться ввысь, поглощая дом над головой, превращая лавку Сронтера-алхимика в зияющую между соседних зданий дыру, брешь в ряду грязных зубов. И затем снова заставил огонь опуститься, собирая пламя, которое всегда было внутри — его собственное, и пламя Алассры, и то, что он вырвал у Мэншуна.

Этого было слишком много.

Он знал, что так и будет. Но не смел позволить ещё хотя бы струйке просочиться наружу. Вокруг рыскали такие, как Мэншун, которые могли забрать этот огонь, наделив себя могуществом, и причинить ещё больше зла. Поэтому он вобрал огонь в себя, сдерживая его внутри, и началась настоящая боль.

Он воспарил вверх из разрушенного погреба серебряной кометой, устремившейся в небо, вверх и над великим зелёным простором Шутовского луга, на север.

— Аааааааргх! - закричал он, поднимая ветер собственным стремительным полётом. О, он знал, что это будет больно, но так…

Он снижался, опускался с неба, испуганные всадники на дороге съехали на обочину. Там были повозки и фургоны, приближавшиеся ему на встречу, которые не могли двигаться — он свернул к деревьям, пытаясь замедлить свой полёт. Прожечь огромный шрам в Королевском Лесу или снести деревья отсюда до Гаргульей Пасти — не лучший подарок Лесному Королевству…

С рычанием Эл боролся с силой внутри себя. Он сумел с некоторой точностью выпустить струю серебряного пламени и замедлить полёт, чтобы осторожно приземлиться.

Он сумел. Каким-то образом он выиграл этот бой и аккуратно приземлился на гниющие мёртвые деревья и листья, не начав пожар… и обнаружил, что шагает, как оглушённый, по огромному лесу.

И что споткнулся о первую же гниющую преграду и упал лицом вниз. Да, подходящее приветствие для прославленного героя-победителя…

Эл снова встал, хотя и не помнил, как он это сделал. Слишком много огня … огонь сочился из него с каждым неровным шагом.

— Слишком много, - застонал он вслух. - Ох, Мистра, так больно!

Он рухнул на дерево, серебряный огонь расплескался, побежал вверх и вниз по стволу, в мгновение ока превратив дерево в угли.

— Мистра, - выдохнул он. - Вот оно! Мистра знает, как помочь мне…

Он сделал несколько спотыкающихся шагов, дымящимся дождём разбрасывая серебряный огонь, затем снова поднялся в воздух на струе серебряного пламени, чтобы пронестись сквозь Королевский Лес. Разыскивая нужную ему пещеру.

Задыхаясь от боли, выдыхая серебряный огонь, истекая им из пальцев и коленей, сжигая всё, к чему прикасался, Эльминстер приземлился в вихре сухих шуршащих листьев, сделал несколько шагов, упал на колени и уже не поднялся.

Вот здесь… да… он вполз в грязную, окружённую камнями темноту, которая по-прежнему слабо пахла медведем. Сквозь завесу древесных корней, по мшистым старым медвежьим костям, и наконец-то вниз в каменистую пещеру.