Артем Савин - Цитадель души моей (СИ)

Очень редко бывает, чтобы погиб кто из опытных гладиаторов - обычно они сами на покой уходят и живут до старости, бед не ведая. Разве только спор на гладиаторах, или случайность какая могут точку в жизни вольного гладиатора поставить - да и то не беда, на освободившееся место масса желающих найдется. Риск небольшой, работа непыльная, в народе уважение, да и деньги полноводной рекой льются - десятина дохода от боев гладиаторам идёт. Распорядителям это, понятное дело, не нравится, но поделать они ничего не могут - гладиаторы за своими правами следят с тщанием, любому политэсу честь бы сделавшему. Вот пять лет тому распорядители подговорили сенаторов закон принять, по которому гладиатор не процент от дохода, а оговорённую (с самими гладиаторами, между прочим) сумму за бой получает. Так казармы мигом поднялись -перебили утроенную по такому поводу стражу, вырвались за стены и два месяца кровавым вихрем по провинциям кружили, рабов освобождая и винные погреба опустошая. Армия - с переменным успехом - их долго гоняла, но утих бунт только тогда, когда закон обратно отменили. Многих, конечно, по крестам развешали - но в основном всё тех же рабов, к бунту примкнувших. А гладиаторы чуть не все вернулись обратно в свои казармы и до сих пор похваляются, как славно они тогда погуляли.

Всё, началось. Слышен нарастающий волнами гомон толпы - зрители устали ждать и требуют начала зрелища. Забегали вокруг, затопали сапогами - команды, шум, тяжелое дыхание. Заскрипели где-то наверху тяжелые деревянные шестерни, скрежетнули, натягиваясь, цепи.

- Открывай! - донеслась до меня откуда-то команда и, в противоположной от решетки входа стене моей камеры, у самого пола, появилась ослепительная полоса света. Появилась и, сопровождаемая жутким скрипом шестерен, начала расширяться. Пересиливая резь в глазах, я смотрел на эту полосу, пока не начал различать песок арены, полосы от граблей и вкрапления мусора на песке. Первые секунды выскочивший из открывшейся клетки человек практически слеп, и не надо думать, что я тут единственный гладиатор поневоле, хоть понаслышке, да знающий как всё устроено на Арене. Кто порасторопней - может успеть воспользоваться этим преимуществом и увеличить свой шанс дожить до финала.

Поэтому я вышел только после того, как дверь полностью поднялась и, дежурящий наверху, стражник принялся лениво выталкивать меня наружу длинной палкой. Подавив желание вырвать дрын и хорошенько наподдать им стражнику по яйцам, я осторожно подошел к проёму и ступил на песок арены.

Первое, что я заметил - взгляды.

Егерям почти не приходится выступать перед большой аудиторией. А если и приходится, то частенько с конфузией - стоит егерь, ни разу от звериного взгляда глаз не отводивший, мямлит, краснеет, пыхтит и тужится - а двух слов связать не может. И дело вовсе не в отсутствии привычки. Дело в том, что у егерей чутье природное сильно развито, не в пример обычному человеку. Интуиции егерь привык доверять чуть ли не больше, чем всем остальным чувствам. И тут проявляется одна интересная особенность людей, когда их количество в одном месте начинает превышать некоторый предел. Тогда они перестают быть обществом разумных существ и превращаются в одно полуразумное существо - толпу. И, стоящий перед аудиторией егерь чувствует именно её - тысчеглазую, многорукую и многоротую тварь, очень опасную, легко возбудимую, и, в ярости своей, совершенно неуправляемую. Разумом он видит множество людей, которые, скорее всего, даже настроены к нему доброжелательно - а интуиция твердит ему: "Беги, спасайся, не предпринимай ничего, что может её разозлить - сейчас она сыта и добродушна, но если её разозлить - пощады не будет!" И, раздираемый противоречиями, стоит он, бедолага, и не знает, что делать: бежать - людей насмешишь, речь говорить - всё нутро протестует. И это, повторюсь, еще мирная и доброжелательная аудитория.

Не то, что в моем случае.

Похоже, Пларк "звездой боев" меня еще не объявил - мне эта честь, очевидно, предстояла в недалеком будущем. Иначе интереса ко мне было бы намного больше - а пока я ощутил десяток заинтересованных взглядов да некоторое количество равнодушных - в целом моя персона толпу не сильно заинтересовала. В этом секторе я был один - остальные девять дверей остались закрыты. Ближайшая от меня пара гладиаторов рыла песок, вцепившись в горла друг другу в пасах в пятнадцати от меня, немедленной схватки с моим участием не ожидалось, поэтому большого внимания я не привлёк. Оно и к лучшему - надо как-то быстренько разобраться с этой неожиданной неприятностью и привыкнуть к ощущению множества взглядов, желающих от меня только одного - увидеть, как я ползаю по песку с выпущенными кишками и блюю кровью.

И тут меня кольнуло определённо злым взглядом - не просто злым, а злым именно на меня. Я зашарил глазами по толпе, ожидая увидеть Пларка: я думаю, на первый бой-то он меня вывел только для того чтобы понять, чего я в своем нынешнем состоянии стою и соответственно последующие бои для меня подобрать - так что он просто обязан следить за мной в оба своих поросячьих глаза. Но обладатель взгляда никак не находился и мне понадобилось секунды, наверное, три, чтобы понять, что я ищу не там. С Императорского балкона, массивным коробом нависающего над противоположным концом арены, свисал вниз штандарт с гербом наместника - перекрещенными топорами в увитом лавровыми листьями круге. А над штандартом виднелись плечи и голова сидящего в ложе человека - седые волосы, широкие залысины и, поблескивающая на солнце, макушка. Так Родус здесь, оказывается. Решил-таки посмотреть бой, несмотря на пропажу вергов? Рядом с наместником замер в полупоклоне немолодой мужчина в кожаной куртке и в сером плаще с алой каймой - похоже, кто-то из легатов. Разговаривают, смотрят оба в мою сторону, а этот, в сером плаще, еще и пальцем для верности тычет. Вот он, дескать, злыдень, прихвостень звериный и предатель рода человеческого. Ну-ну.

Болиголовом опоённым особую инициативу проявлять не положено, и я решил пока этой тактики и придерживаться, тем более она и мне всего удобнее. Встал сразу за дверью, которая уже потихоньку вниз пошла, огляделся вроде как с недоумением во взгляде. На Арену во время боёв случалось мне пару раз заходить - заносила нелёгкая - но не саму арену, разумеется. Так что вид мне внове. Овальное пространство югера три площадью возвышающимися рядами галерей окружено, так, что я каждому, в амфитеатре находящемуся, могу в глаза заглянуть с того места, где стою. Первый ряд от арены сетью, из толстых пеньковых канатов плётеной и на столбах вокруг арены закреплённой, отделён. Канаты просмоленные, в такой сети и мечом-то за один удар прореху не прорубишь, а второй удар сделать лучники не дадут, парой возле каждого столба стоящие. Дело свое лучники знают - на кровавые зрелища не отвлекаются, я их недоброе внимание постоянно чувствую. А вот толпа меня уже совсем замечать перестала - всё её внимание сейчас устремлено на коренастого заросшего мужика с одним глазом и выжженной буквой "F" на лбу. Ему удалось оторвать руки противника от своего горла и теперь он сидел на нём верхом и, в такт крикам зрителей ("Бей! Бей!") входя в раж, лупил кулачищами по лицу, уже переставшего сопротивляться, противника. Я поморщился, оценивая, окинул взглядом товарищей по несчастью - впрочем, какие они мне товарищи? Шестнадцать человек, со мной - семнадцать. Как я и предполагал, в основном, всякое отребье. В драку особо никто не лезет - жмутся по углам. Только пятеро могут быть для меня чем-то опасны. Первые трое - неприятного вида типчики, что собрались плотной кучкой в противоположном секторе арены. Видимо, договорились вместе быть (до определенного момента, разумеется, причем каждый уверен, что определять этот момент будет именно он). Взгляды прячут - прямо не смотрят, постреливают глазами искоса, но испуганными не выглядят. Наоборот, собраны и к драке готовы. Одежда выглядит ветхой и рваной, но именно что - выглядит. Крысы это портовые, удавку палача на арену сменившие. Бойцы они, как правило, средние, зато на любую подлость горазды. Буду за ними следить в оба. Одноглазый беглый раб встал с противника - явно тоже раба, не удивлюсь, если того же хозяина - потрясая воздетыми к небу кулаками, покружился на месте, улыбаясь зрителям щербатым ртом. Поверженный остался недвижимо лежать на песке, с лицом, превращенным в кровавую кашу. Ну вот, уже пятнадцать. Толпа поддержала первого победителя торжествующим рёвом. Невысокий, не очень-то мускулистый, нескладный, но при этом крепкий и жилистый - как дуб, выросший на отвесной скале. Вряд ли он когда держал в руке меч, но близко к себе его лучше не подпускать. Это четвёртый. И пятый - последний из примеченных мною - высокий, широкоплечий, грудь десятивёдерным бочонком над ногами-колоннами возвышается. Руки - с мою ногу толщиной, светлые длинные волосы по плечам раскинуты, широченная русая борода с рыжинкой лопатой грудь накрывает. Германец. Пожалуй, самый опасный для меня противник - заметно по нему, что ситуация его беспокоит, но заметно также, что из всех, кто сейчас на песке стоит, он - единственный настоящий боец (ну, не считая меня, разумеется). Рука его правая время от времени бессознательным жестом пустоту за спиной ловит - за секирой или мечом тяжелым, несомненно, тянется; да и куртка его - не просто куртка, а гамбезон поддоспешный. Интересно, кто он такой и каким ветром его сюда занесло?