Р. Бэккер - Тьма прежних времен

Но колодец глупости, как они сами утверждали, бездонен.

— Ты новый Свежеватель? — пропищал вдруг рядом чей-то голос.

— Грязь и дерьмо! — выругался холька на своем родном языке.

Он выпал из задумчивости, оценивая обратившегося к нему человека. Человек оказался отнюдь не обычной чуркой, а чуркой иного рода — хорошенько заточенной и смазанной, что никак не вязалось с его манерой речи. Острым, опасным жалом, принесшим в этот мир столько смертей, что лишь добрая выпивка смогла бы на какое-то время очистить его душу. Он был одет на манер купца — в киройскую рубаху, шафрановый окрас которой от длительной носки и бесконечных стирок давно поблек и выцвел до бледно-желтого. Его черная бородка торчала засохшим пучком неухоженных волос. Даже пот его вонял, как у какого-нибудь немытого лавочника из касты торговцев, давно пристрастившегося к дешевому пойлу. Но человек был кем-то иным — Эрьелк хорошо видел это.

Все колдуны несут знак своего греха.

— Ты ли, — невнятно, подобно пьянчуге, пробормотал человек, — новый Свежеватель?

Нынешний чемпион Ям стиснул зубы. Он окинул взглядом посетителей, сидевших за столами неподалеку, и нашел того, кого искал, прислонившимся к ближайшей из множества колонн «Третьего Солнца».

Эрьелк одарил крысу из школы взглядом, полным насмешки, а затем повернулся к нему всем телом. Колдун разглядывал его с задумчивостью человека, решающего какую-то дурацкую шараду.

Руки, подобные узловатым змеям, плечи шириной с дугу большого лука, грудная клетка, огромная, как саркофаг. Его боевой пояс мог бы служить седельным ремнем, и все равно глубоко врезался в тело. Загорелые, почти слоновьи ноги, виднеющиеся из-под кольчужной юбки. Само его присутствие внушало благоговение всем, кто находился рядом или попадал в его тень. Эрьелк ткнул человека в грудь, как делал всякий раз, когда к нему обращался чей-нибудь ищущий мести родственник. Не потому, что счел колдуна одним из них, но поскольку того требовал дурацкий ритуал. Это была великая хворь, поразившая Каритусаль — превращать все подряд в дешевую пантомиму.

— Мужи, что пали от моей руки, были приговорены к смерти, — сказал он, — имеешь что-то против — ступай к своему Саротессеру. Лишь он в ответе за твои обиды, чурка.

Безымянный колдун как-то странно затряс головой. Прошла минута, прежде чем Эрьелк вдруг понял, что человек смеется.

— Не угадал, варвар.

Второе сердце варвара застучало где-то глубоко в груди — бом-бом. Приближающийся приступ зашевелился внутри него, одна паутинно-тонкая линия за другой проступали слабо алевшим рисунком, просвечивающим сквозь его бледную кожу. Будь этот чурка тем пропойцей, которым казался — проблема бы уже разрешилась сама собой. Но он не был.

Эрьелк почесал свою коротко стриженную бороду. Гладь колдунов по шерстке, советовал ему как-то старый друг, ублажай их настолько, насколько тебе дорога твоя жизнь. Играй в их игры, особенно здесь — в Каритусале, что служит домом треклятым Багряным Шпилям.

— Если ты знаешь, что за все в ответе король, то зачем бросать мне свои счетные палочки?

Окружающий шум вдруг сменился безмолвием, и медленный стук воинского сердца Эрьелка — бом-бом-бом — объял его плоть, отдаваясь в костях.

— Затем, что я видел тебя, — ответил колдун голосом мягким, как у педика. — Я видел, как королева одарила тебя своим благоволением.

Холька проследил за крысиным взглядом до белой ленты, заткнутой за его собственный пояс и свисающей вдоль бедра. Каждый, приглядевшись, смог бы увидеть, что она по всей длине исписана аккуратным почерком. Глазами своей души он вновь узрел ее — королеву Сумилоам, склонившуюся, подобно золотой статуе, из своей ложи.

Бом-Бом-Бом-Бом…

— Скажи мне, — продолжил мерзкий грызун, — зачем тебе маска? Почему в Ямах ты скрываешь свое лицо, если любой сможет без ошибки признать тебя по фигуре?

Нахлынули воспоминания.

Он стоял так, как стоял всегда, купаясь в кровавых плодах минувшего Воплощения, один, окруженный останками тех, что только что жили и дышали. Стоял, пытаясь оглядеться, что в Яме могло означать одно — смотреть наверх. Концентрические ярусы были настолько крутыми, что зрители практически свисали со своих мест. Они стояли, высунувшись наружу и держась за пеньковые веревки, ряд за рядом, образуя какой-то поросший жабрами гигантский рукав. Казалось, что Яма — это нечто вроде срамного места, извлеченного из недр глубочайшего моря. Непристойность, поверх живой и горячей плоти покрытая мельчайшими, фильтрующими пищу ворсинками. Мерзость, кормящаяся тем, чем может одарить свершаемая им бойня.

— Это мое второе лицо.

Бом-бом-бом-бом…

Крысу это позабавило.

— Надо же. Любому в Каритусале нужно запасное лицо.

Даже палатины нависали, согнувшись над тем, что звалось Уступами Ямы. Только балкон Неусыпной Зоркости обеспечивал роскошь, позволявшую с удобством возлежать, наслаждаясь зрелищем, не говоря уже о возможности приходить или уходить в любое время по своей прихоти. Но только гости и члены семьи короля Саротессера IX имели возможность ступить в эту, считавшуюся священной, ложу.

— Ты говоришь о необходимости лгать, — насмешливо оскалился Эрьелк, — я же говорю об истине.

Поговаривали, что они столь же стары, как древний Шир. Шранчьи Ямы — зиккурат, где живых существ потрошили, чтобы удовлетворить интерес обывателей к смерти.

Бом-бом-бом-бом…

Усики крысы дернулись в изумлении.

— Об истине? — огрызнулся он. — Хм… да это же просто небольшой фокус, чтобы смотреться повыигрышнее.

Они не все знают о нем, понял холька, или, как минимум, ничего не знают о Воплощении. Они импровизируют. Они просто видели, что королева бросила ему ленту с благоволением, а затем прождали целый день, чтобы взяться за него здесь — в «Третьем Солнце», где теснящиеся толпы позволят им легче схватить его или, быть может, не дадут ему скрыться.

Они — Багряные Шпили. Не было места в Каритусале, где не маячили бы их башни, возвышавшиеся над городскими кварталами, выстроенными из обожженного кирпича. Эти башни невозможно не заметить, особенно когда красные эмалированные пластины, покрывавшие их как чешуя, отражали сияние солнца. Эрьелк собственными глазами видел высочайшую из них — Мэракиз, каждым утром по пути в Лекторий. Весь целиком — от Ям до вершин — Каритусаль казался пропитанным кровью. И в той же мере, в какой его обитатели жаждали кровавых зрелищ, и насколько прославляли бойцов, подобных Эрьелку — стараясь, правда, держаться от них подальше, — столь же неподдельно страшились они Багряных Шпилей, самой ужасающей и величайшей из всех колдовских школ в Трех Морях.

— Я презираю джнан, — солгал Эрьелк, заговорив как чужестранец, что означало: «скажи, наконец, чего тебе от меня надо».