Царство женщин. Сердце Аризеля (СИ)

― Прежде чем ринешься в бой, дай слово, что станешь биться за Светлый край, ― слева донёсся тягучий и чистый как колодезная вода голос.

Я повернул голову и чуть не рухнул со скамьи, увидев на месте совы девушку примерно моих лет, чьё лицо было измазано сияющей в ночи оранжево-жёлтой краской, и перья торчали в неопрятных волосах. Её грудь обхватывала широкая лоскутная полоска ткани, вероятно, застёгивающаяся где-то на спине, а на длинных ногах висели шаровары. Всё те же лунные глаза уставились на меня, не позволяя усомниться в личности их обладательницы.

― Зачем мне в этом клясться?

― Потому что теперь я чую твой дух, ― откликнулась ведьма. ― Он свой и чужой. Ты знаешь почему, но не скажешь. Мне и не надо знать. Довольно твоего слова.

― Что толку от пустых слов? Обещания нарушаются каждый день.

― Нет, потому что ты поклянёшься своей первой матерью.

Ощутив острую неприязнь к существу, явившемуся ко мне в ночи, я поднялся, отойдя на несколько шагов к пылающему костру.

― Полагаешь, пред тобой стоит предательница своего народа? Верно лишь то, что ты ничего не знаешь.

― Ты предашь наш край, просто пока не знаешь как, ― упрямо твердила ведьма, не мигая. ― Когда настанет срок, просто не сможешь удержаться. Эта металлическая ветка у тебя на поясе глотнёт людской крови, а твоя голова закружится от иллюзии беспредельной власти.

― Может некоторые перемены неизбежны, желанны они нами или нет, ― слабо, но я стал понимать, что она имела ввиду.

― Всё выяснится в конце пути. Но тебе лучше не враждовать с ведьмой Соши.

― Или тебе лучше не враждовать со мной.

Я не коснулся рукояти Велимира, да и ведьма не выглядела настроенной на поединок. Может она просто проверяла меня и мою решимость. Кому как не ведьмам лучше всего знать, что нависло над Светлым краем. Ни с того ни с сего она растянула губы в диковатой улыбке и стала спешно бормотать:

― Три древа и один куст, мы, заблудшие души, да сцепимся судьбами, ― молниеносно так, что не успел остановить, она обхватила ладонью мой затылок, сомкнув наши лбы, ослепляла лунным взглядом, глядя сквозь меня. В голове звенело, в ушах стоял оглушительный шелест сухой осенней листвы. А ведьма всё продолжала: ― Две жизни как одна, да смешается кровь и обратится в реку. И последуем мы по обоим её берегам, пока не обратимся в океан.

Толстые корни растений спутали наши тела, я оказался не в силах шевельнуть и пальцем и просто стоял подобно изваянию, боясь оглохнуть от всё нарастающего шелеста. Кровь вскипела, меня бросило в жар, а затем резко в холод.

― Что это ещё значит? ― тяжело выдохнул я, когда ведьма разжала тиски, а корни скрылись обратно под землю.

― Отныне я твоя хранительница. Когда придёт срок, ты всё поймёшь.

Дав загадочное, ничего мне не прояснившее объяснение, ведьма Соши ударилась об землю, обратилась в сову и скрылась в темноте. Вместе с взмахом её широких крыльев затух и костёр, погрузив меня в осенний холод.

К несказанному удивлению отыскать путь обратно в город оказалось довольно-таки просто или, может, это ведьма велела деревьям расступаться пред человеческими шагами, направляя мой путь.

Стрекозы больше не выступали на площади, уступив место старшей женщине, что орудовала одним лишь своим голосом, околдовывая тех, кто ещё не отправился спать. Слова её песни были посвящены минувшему и грядущему:

«Пусть наши слёзы не оросят Сад.

Мы упадём плодами, что взрастут деревьями

И отринем тяготы и радости жизни.

О любимые матери, не покиньте в тяжёлую пору...»

Настолько заунывно у неё выходило, что меня стало клонить в сон, хотя виновницей могла оказаться и обычная усталость. Я заметил Димбо, прислонившуюся к бочке с яблоками и попивающую праздничный сидр. Она напропалую хвасталась своими достижениями перед группой девушкой, демонстрируя нашивку на жилете. В девушках, мерявших одолженную им шляпу и красовавшихся на показ, я узнал тех самых Стрекоз, которые с детским восторгом впитывали всё новое, теша самомнение объездчицы. И я не решился разрушать эту идиллию.

Поодаль в самой тени в одиночестве притаилась Айя, безмолвно и отрешённо наблюдающая за выступлением. Я направился прямо к сестре.

― Здравствуй, ― вежливо поприветствовал.

― Васха, ― она словно вынырнула из глубокой дрёмы. ― Свебела сообщила, что ты вернулась.

― Верно. Ты не видела Новжу? Мы должны были встретиться в одном назначенном месте, но она так и не явилась.

― Она помогала твоим гостьям обустроиться в доме хранительниц. Куда пошла дальше, не ведаю.

― Спасибо и на том.

По дороге к дому, я всё думал, стала бы Свебела мне вредить каким-нибудь образом. Возможно она просто втёрлась в доверие к Новже, чтобы больше знать о моих делах. В парах обычно не бывало тайн, но Новжа не из тех, кто легко болтает, и в письмах она вряд ли упоминала больше необходимого. Конечно, доведись мне увидеть те письма собственными глазами, уверенности было бы поболе.

В окнах уже не горел свет. И я тихо пробрался внутрь, разыскивая в темноте комнату Свебелы. Спальни всегда закрывались на ключ, но я решил испытать удачу. И она улыбнулась. Незапертая дверь комнаты второй хранительницы легко подалась. Внутри оказалось пусто.

Прокравшись к письменному столу с аккуратными стопками бумаг с грузилами в виде свёрнутых в клубочки лисят на них, чтобы ненароком ветер не унёс, я стал рыться в ящичках, пока не наткнулся на пачку перевязанных бечёвкой писем. Поспешно зажёг свечу и вгляделся в имя на конвертах, вот только косым аккуратным почерком там было написано вовсе не Новжа.

― Велка́я, ― тихо прочитал я имя нашей второй матери.

Но не было ничего необычного в переписке матери и дочери, пусть мне Велкая не написала ни строчки с момента своего отъезда. Я стал просматривать имена на других конвертах и наконец наткнулся на неуверенный кривоватый почерк Новжи. Открыл конверт и вынул сложенный пополам листок, начав жадно читать:

«Уважаемая вторая хранительница Свебела,

Вынуждена сообщить о трагедии случившейся в Ракушке. Твоя сестра, третья хранительница Васха, отправилась в поселение и вернулась с ужасающими известиями...»

Ничего нового и особенно увлекательного я не обнаружил. Очень формальный текст. И вряд ли Новжа получила на него ответ, ведь мы уехали так скоро, а голубиная почта использовалась лишь в исключительных случаях.

В ночную тишь ворвались приближающиеся шаги, чей-то нарастающий шёпот. Быстро задув свечу и вернув конверты обратно в ящичек стола, я затаился за широко распахнутой дверцей одёжного шкафа. Входная дверь подалась воле белоснежной, ярко вырисовывающейся в темноте, руке Свебелы. Я видел, как она тянула кого-то за собой.