Царство женщин. Сердце Аризеля (СИ)

Стоило продрать веки, как утро сразу не задалось. Тело превратилось в омут боли и страдания. Трудно было пошевелиться, настолько ныли мышцы, а рана, наверняка, успела загноиться. Заставив себя сесть, я дрожащими пальцами снял нагрудник. Рубаха и зипун оказались разрезаны и пропитались кровью. Но я не стал рвать ткань, надеясь потом заштопать, а просто задрал одежду и серебристую имитацию кольчуги, которой тоже досталось. Удар пришёлся под левую грудь, но, вопреки ожиданиям, никакого воспаления, рана выглядела так будто заживала уже семь лун. Хотелось бы мне взглянуть на древо, вынужденное принимать на себя все мои мучения.

Надев нагрудник обратно, я поднялся, опираясь о стену ямы, служившей, по-видимому, ловушкой для кабана. Но никакого кабана, кроме меня. Подпрыгнув, мне удалось ухватиться за край и подтянуться. Кровь между ног больше не текла, может из-за изнеможения или я провалялся без сознания дольше, чем думал.

Выбравшись наружу, выпрямился, приглаживая грязные, спутанные волосы. Мучил голод. И было страшно возвращаться в Аризель к принцу, которого я бросил, будучи тяжело раненым. На такое и не всякий здоровый решится. Спас ли я себя и подруг этим побегом или напротив обрёк на нечто куда более страшное?

Не видя смысла гадать, зашагал в том направлении, откуда приполз, как я думал. Следы смыл дождь и полагаться приходилось на наитие. Через некоторое время попалась тропка, ведущая из оврага наверх, и я ступил на неё, быстро оказавшись на краю деревушки, полной ладных бревенчатых домиков и детишек, играющих в рыцарей. Они украсили рубахи кусками разноцветной ткани и махались деревянными мечами. Невольная улыбка озарила мою физиономию, стоило залюбоваться этим зрелищем.

― Я атакую тебя могучим ударом! ― воскликнул один из мальчиков, замахиваясь мечом.

― Таким меня не напугать! ― прокричал второй, парируя. ― Я ― великий островитянин!

Великий островитянин... И что за нелепое название? Знали бы они, кто я на самом деле.

― Глазам не верю, ― послышалось из-за спины, я обернулся, увидев принца в повседневном облачении, которое составляли украшенный вышивкой баклажанного цвета камзол и облегающие штаны. ― Беглый раненый солдат вернулся. А я уж думал, ты ушёл умирать в одиночестве, как это делают домашние питомцы, когда достигают преклонного возраста.

Фразы, должные звучать как издёвка, были пропитаны необъяснимой тоской и печалью. Похоже, он действительно волновался о новом члене своего отряда и чувствовал ответственность за мою судьбу.

― Вы всё ещё здесь, ― пробормотал я неловко, опуская взгляд.

― Только представь, Вас Ха.

В несколько шагов он преодолел расстояние между нами и, тяжело выдохнув, опустил ладонь мне на плечо.

― Я всерьёз полагал тебя мёртвым, ― проговорил он тихо. ― Но рад возвращению. Идём.

Убрав руку, он направился вглубь деревни, а я следом.

Задумчиво глядел под ноги. Успев заранее напридумывать себе всяких ужасов, поражался тому, как же легко отделался. Тяжёлый скрип, похожий на моё представление о кресле-качалке, раскачивающемся туда-сюда на веранде фермерского дома в поселении, в котором я так и не успел побывать (но был наслышен по рассказам обменщицы Вралеты), отвлёк от размышлений. Повернув голову, понадеялся, наконец, собственными глазами оценить чудо-мебель, обожаемую старой знакомой, но вместо этого узрел три тела, тяжело свисающие с трёх толстых ветвей старого дуба прямо посреди деревни. Мертвецы выглядели свежими, покачивались, подчиняясь играющему со своими новыми марионетками ветру, а их глаза жадно клевали вороны. Я убивал и не раз видел мёртвые тела, но от этих стало не по себе.

Мы вошли в один из домиков. Стоял щедро накрытый стол, за которым восседали члены отряда красного рыцаря. Заметив меня, они сильно удивились и даже не попытались этого скрыть. Один солдат взволнованно вскочил, но прямой взгляд принца заставил его сесть обратно и уставиться в свою тарелку. В воздухе витало нечто для меня непонятное.

Устроившись по правую руку от принца, я набросился на еду как голодный зверь, сметая содержимое ближайших блюд. Хозяин, полумуж с круглым пузом, безропотно подавал гостям вино. Наевшись досыта, я опустошил кубок, запивая проглоченную пищу.

― Где ты был все эти три дня? ― требовательно спросил тот, кого я мысленно прозвал «пятнистым».

― Валялся в какой-то яме, ― пробормотал я, лишь через пару мгновения осознав смысл услышанных слов. Значит, меня не было целых три дня, и дикие звери не обглодали костей. Везунчик.

― И как ты там оказался? ― продолжал воин свой допрос.

― Не помню, ― ответил я расплывчато. ― Я вообще-то был ранен, помнишь? Думаешь, в таком состоянии я мог уйти так далеко, чтобы меня не нашли?

Неистово изображая обиду и поруганные чувства, я скрестил на груди руки.

― И что с раной? ― спросил кто-то с другого конца стола.

― Успела затянуться. Может грязь в которой лежал, оказалась целебной.

― И вы верите этой чепухе, принц? ― поразился третий солдат.

Красный рыцарь поднялся, громко отодвигая стул:

― Я думаю, с нас хватит этих разговоров. Вас Ха.

Я тоже встал. Мы направились к выходу. Краем уха я уловил чужое бормотание: «из-за этого коротышки повесили жителей деревни, а ему хоть бы хны». Из―за этого коротышки? Из-за меня что ли?

Шагнув на улицу, я остановился, снова повернувшись к мирно покачивающимся трупам. Чьи-то отцы, сыновья, братья? Мне не стоило жалеть их, но эти люди не были воинами и погибли не в честном бою.

― Тебя тревожат повешенные? ― поинтересовался принц, заметив мою оторопь.

― За что их казнили?

― За покушение на убийство солдата императорской армии, ― слова красного рыцаря звучали подобно стали и больно резанули по моему сердцу.

Я не знал, как определялась вина тех, кто не мог быть виновными, но доведись мне признаться в содеянном, это бы ничего не изменило, не вернуло мертвецов к жизни. И я отвернулся, более ничего не спросив.

По причине разбирательства, связанного с моим внезапным исчезновением, отряд красного рыцаря застрял в деревне на несколько дней и нескромно уничтожал чужие припасы. Но стоило пропавшему вернуться, как все стали собирать вещи и седлать коней. Один нашёлся и для меня. Неуверенность и страх перед верховой ездой смешались с решимостью не ударить в грязь лицом, и я кое-как забрался на скакуна, усевшись, сжал поводья.

Дав команду лошадям, члены отряда один за одним выезжали на просёлочную дорогу. За их уходом наблюдали жители деревни, прилипшие к окнам, но не осмеливались выходить наружу и не позволяли этого своим детям. Я оказался последним, неуверенно дёрнув поводья, скомандовал:

― Но!

Конь сдвинулся и поскакал вперёд. Я уже ездил верхом вместе с Димбо и стал вспоминать, как объездчица управлялась с Золоткой. Нужно сказать, что отношения с лошадкой у них были очень доверительные, и Димбо не приходилось постоянно надрывать глотку, потому что Золотка реагировала на одни лишь мимолётные движения её тела. Тогда я не задумался об этом, но теперь подобная связь между наездницей и лошадью показалась поразительной. Мой конь неохотно реагировал на простейшие команды, и не сразу перешёл на галоп, в итоге вынудив меня плестись в хвосте отряда.