Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Битва за трон

При воссоединении Перси де Сомервилля с Гисленом я даже пустила слезу от умиления: отец и сын горячо обнялись и принялись хлопать друг друга по спинам с типичным для жителей Ланьяса презрением перед условностями.

Шевалье Мильярд Веррёй с культей в лангете на месте левой руки повел с себя с сыном значительно прохладнее, но, думаю, бурные проявления чувств были просто не в его характере. Отец Жослена был высоким стройным мужчиной с седеющими волосами, заплетенными в простую сьовальскую косу, красивым той же скульптурной красотой, что и его средний сын. Я уже знала, что при схватке во дворе крепости он первым заступил скальдам путь к внутренним воротам и, обороняя этот рубеж, лишился щита и кисти руки.

– Насколько я понимаю, вы в каком-то смысле ученый, – серьезно произнес он, когда Жослен представил нас друг другу.

Я открыла рот и тут же закрыла. Что ж, в какой-то степени я и вправду относилась к ученым, но меня еще никогда в таком качестве не представляли.

– Да, в некотором смысле это так, но мои познания – лишь крошки с праздничного стола великих предшественников, – произнесла я на каэрдианском, цитируя тиберийского оратора Нунния Бальбо.

Отец Жослена неожиданно улыбнулся, отчего в уголках его глаз появились морщинки.

– В Сьовале служители Наамах редко бывают столь образованными, – произнес он, кладя здоровую руку мне на плечо. – Возможно, таким образом они отвергают бесстрастное и рассудочное учение Шемхазая, распространенное в наших краях.

– Шемхазаю тоже были присущи страсти, милорд, – с улыбкой ответила я, – а Наамах – рассудочность.

Шевалье Веррёй рассмеялся и хлопнул меня по плечу.

– Я слышал о том, что вам довелось совершить, милая госпожа, – вновь посерьезнев, продолжил он. – Земля Ангелов в долгу перед вами.

Я склонила голову, стесняясь такой похвалы.

– Если бы не ваш средний сын, меня уже давно не было бы в живых, милорд.

– И об этом я наслышан. – Он пошевелил рукой в лангете и со спокойной гордостью посмотрел на Жослена. – Согласен я или нет с избранным тобой путем, сын мой, пока сказать не могу, но вижу, что ты идешь по своему пути с честью.

Жослен молча поклонился.

Люк Веррёй, на полголовы возвышающийся над родичами, усмехнулся, глядя на меня:

– А вот я сразу согласился с избранным тобой путем, братишка, как только увидел причину! – У Люка были те же светлые волосы и голубые глаза, что и у брата с отцом, но открытое веселое лицо наверняка досталось ему от матери. – Элуа! Ты ведь приедешь нас навестить, Федра? Дашь мне шанс попытать счастья, прежде чем окончательно остановишь выбор на Жослене?

Я не была уверена, как мой кассилианец воспримет поддразнивания Люка; с памятного поцелуя на крепостной стене нам почти не удавалось побыть наедине. И я сама до сих пор не знала, что тот поцелуй для нас значил. Но покосившись на Жослена, я заметила, как приподнялся уголок его рта.

– Не понимаю, о каком таком выборе вы говорите, милорд, – парировала я игриво, – но конечно, для меня будет честью посетить Веррёй.

Люк снова усмехнулся и хлопнул брата по плечу:

– Думаю, ты тоже можешь приехать. Ты ведь знаешь, что уже пять раз стал дядей? Джехен замужем больше шести лет, а Онор – без малого четыре. Сестренки время зря не теряют.

– Когда-нибудь обязательно, – пробормотал Жослен.

– Мы с радостью тебя примем, – твердо добавил его отец. – В любой день. Мать очень по тебе соскучилась. – Он ласково посмотрел на меня. – И вы всегда будете желанной гостьей в нашем доме, Федра но Делоне. Вам, наверное, известно, что я был знаком с графом де Монрев. Думаю, будь он жив, Монрев сейчас очень гордился бы своим сыном Анафиэлем и тем, какую ученицу тот воспитал.

– Спасибо, милорд. – Его слова значили для меня неожиданно многое. На глаза навернулись слезы при мысли, что, возможно, где-то там, в подлинной Земле Ангелов, отец Делоне наконец-то им гордится.

Потом я отошла, позволив Жослену проститься с родными без посторонних.

Тем утром домой отправлялась небольшая группа выживших сьовальцев. Когда спутники отъехали, Люк Веррёй, замыкавший кавалькаду, повернулся в седле, взмахнув поцелованными солнцем волосами:

– В госпитале о тебе поют ну очень интересные песни, Федра но Делоне! – смеясь, крикнул он.

– Благословенный Элуа! Чертовы моряки! – Я тут же покраснела. Раненые или нет, Парни Федры учили своей проклятой песне всех желающих.

– Они тебя обожают, – сухо возразил Жослен, глядя вслед удалявшимся всадникам. – И заслужили право на твою признательность.

Меня передернуло.

– Когда орали про меня непристойности при твоем отце?!

– Знаешь, он хотел переговорить с префектом, чтобы тот позволил мне вернуться в Братство.

Сердце на секунду остановилось.

– А что ты? – спросила я, пытаясь сохранить спокойствие.

Жослен посмотрел мне в глаза.

– Я попросил отца этого не делать. – И снова его губы и глаза тронула легкая улыбка. – В конце концов мне нужно сосредоточиться на своем обете.

Как давно я уже по-настоящему не смеялась? Сложно сказать. Но в тот момент я расхохоталась, и искренний смех словно свежим ветром пронесся по моей душе. Жослен, улыбаясь, не сводил с меня глаз.

– Нам все же надо кое-что обсудить, – сказала я, отсмеявшись.

Он кивнул, вновь посерьезнев. Но тут по мосту подбежал один из пажей Исандры: королева срочно нуждалась во мне, и поэтому на тот день разговор пришлось отложить.

Как и на следующий, и на позаследующий. Так всегда случается с обычными людьми, когда внимания требуют дела великих мира сего, – все лично важное приходится отодвигать до лучших времен. А какую бы роль мы с Жосленом не сыграли в войне, на гобелене политики мы оставались лишь незначительными фоновыми фигурами.

На время, пока страна восстанавливалась, Исандра со двором предпочла остаться в Трой-ле-Моне. Каждый день прибывали ангелийские аристократы: некоторые ехали, чтобы принести королеве клятву верности, другие – чтобы раскрыть ей чье-то предательство. Исандра не по годам проницательно выслушивала обвинения и выносила решения с помощью Каспара Тревальона, Баркеля л’Анвера и Друстана маб Нектханы, который теперь понимал наш язык намного лучше, чем многие мнили. Порой хитрецы, замышлявшие обвести Исандру вокруг пальца, попросту терялись, глядя на покрытое синими узорами лицо круарха. А для меня оно уже давно стало привычным. Каждый день мы встречалась с Друстаном наедине ради уроков ангелийского, и с каждой такой встречей я все больше поражалась его мудрости и проницательности.

На стене постоянно дежурили караульные и что ни день трубили в рог, возвещая о чьем-то очередном приезде. Я так к этому привыкла, что уже не любопытствовала, кого там еще принесло, а лишь мельком оглядывала знамена и гербы, мысленно сверяясь с длинным перечнем, который по настоянию Делоне мы с Алкуином заучивали наизусть. Я запомнила многие символы, а вот Алкуин вызубрил все.