Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Битва за трон

Он лишь покачал головой, когда я предложила ему черпак с водой. Красивое лицо казалось изможденным, засохшая кровь, цветом напоминавшая ржавчину, покрывала его кожу, одежду и даже толстую пшеничную косу. И об этом поэты тоже умалчивают в своих стихах.

– Ты сделал только то, что должен был, – тихо обратилась я к Жослену, по-прежнему протягивая ковш. – Те солдаты обнажили мечи, чтобы убить нас всех, а ты нас спас.

– Я должен был спасти и ее, – уныло ответил кассилианец и отвернулся, чтобы возложить на пирамиду еще один камень.

Отступившись от него, я пошла дальше. Протянула воду воину-круиту, который с благодарностью принял черпак и, держа обеими руками, принялся жадно пить. Я ходила и ходила за водой и обратно. Хуже всего были умирающие. В памяти то и дело всплывала ночь, когда убили Ги, как я тогда сидела на холодной брусчатке двора Делоне и зажимала рукой рану Алкуина, отчаянно пытаясь остановить его теплую, липкую кровь. А еще вспоминалось, как Алкуин умирал в библиотеке, как он напоследок сжимал мою руку.

В тот день я много раз пережила эти страшные моменты заново, много раз оплакала и Ги, и Алкуина, и Делоне, и погибших за победу воинов Куллах Горрьим, и бесславно перебитых солдат Тауру Кро. Под жгучим солнцем я продлевала жизни раненым живительной прохладной водой, а вороны кружили в вышине, ожидая своего часа.

Той ночью мы встали лагерем в долине и разожгли тысячу костров. Круиты одержали великую победу, и, конечно же, Друстан не мог отказать им в праздновании, хотя сестра его, Мойред, лежала на похоронных дрогах. Той ночью я наслушалась свирепых историй от Квинтилия Русса, который прихромал к костру, где я сидела. Его глаза блестели, хотя голова и левая голень были перевязаны.

– Благословенный Элуа, это стоило увидеть! – воскликнул он, со вздохом облегчения принимая мех с вином. – Ах, Федра, они разлетались перед нами как осенние листья на зимнем ветру! А Друстан… Яйца Элуа! Он взрезал их ряды, как серп колосья, призывая Маэлькона. Да, они дикари, но… ого-го какие! Те же Имонн и Грайне – до чего жаль, что ты не видела их в бою! Их колесницы с пехотой на хвосте ворвались в долину, как… как… – Не подобрав подходящего слова, адмирал хлебнул вина и мотнул головой. – Она была великолепна, – наконец продолжил он. – Но Имонн… Яйца Элуа! Он сражался отважнее тигра. Как только этот парень примет решение, его уже не остановить. А Друстан и Маэлькон – о, вот это была знатная рубка.

Русс, размахивая руками, живописал, как из гущи сражения на вызов Друстана явился Маэлькон, громадный и грозный на сером боевом коне. Как вожди отчаянно бились, как Друстан одержал победу, как Грайне, ожидая, пока Имонн привяжет тело Узурпатора к колеснице, нарезала вокруг круги на своей.

Это была потрясающая история, доблестная и героическая. И трагичная.

В том бою погибли четверо ангелийских моряков.

– Они знали, миледи, – успокоил меня Квинтилий Русс, поймав мой печальный взгляд. И когда это я стала для него «миледи»? Нет, вспомнить не удалось. – Все люди, поступающие ко мне на службу, знают, чем рискуют, можешь не сомневаться. Умереть на суше… в бою… Это славная смерть. Не то что сгинуть в морской пучине. – Он покосился на меня и неловко кашлянул. – Кстати, я своим парням кое-что пообещал.

– И что же? – Признаться, он меня озадачил. – Милорд адмирал?

Русс снова кашлянул и почесал перевязанную голову.

– Ну, я им пообещал… пообещал, что выживших посвятят в рыцари. Лично ты… вы.

Удивительное дело.

– Я?!

– Вы здесь посол королевы, – сказал адмирал. – Они вас уважают. И у вас есть полное право такое сделать.

– Да неужели? Правда?

Сидящий на другой стороне костра Жослен поднял голову.

– Да, Федра, правда.

Это были первые его слова со времени нашей дневной встречи у могильника.

Я моргнула.

– Если так, Жослен, тогда тебя…

– Нет, – он резко оборвал мою мысль. – Не меня. Я был и остаюсь служителем Кассиэля, хоть и никчемным. Но моряки это действительно заслужили.

Я ошеломленно посмотрела на Квинтилия Русса и решила:

– Что ж, я готова посвятить ваших моряков в рыцари, если они и вправду этого хотят. Каждый из них, бесспорно, заслужил рыцарское звание, и даже более того.

Адмирал ухмыльнулся и неуклюже встал, приволакивая раненую ногу. Приложил пальцы к губам, оглушительно свистнул. Потом вынул из ножен свой меч и протянул мне. Оружие оказалось тяжелее, чем мне представлялось. Лезвие было уже чистым, но рукоять все еще липла к руке, влажная от пота. Я держала меч, чувствуя себя ребенком на маскараде, а ангелийские моряки тем временем выстраивались в шеренгу перед костром.

Одного за другим я посвятила их в рыцари. Русс подсказывал мне слова, оставалось только повторять. Во имя Элуа и от имени Исандры де ла Курсель, королевы Земли Ангелов, я пожаловала титул шевалье двадцати с лишним морякам. Сама я ощущала себя кривляющейся самозванкой. Но в глазах тех, кто становился передо мной на колени, читалось, что они видят во мне нечто иное.

– Отлично справилась! – воскликнул Квинтилий Русс, когда церемония завершилась, забрал свой меч и хлопнул меня по спине. – Ха, я дам этому боевому отряду рыцарей-мореходов памятное название! Парни Федры! Пусть носят его с гордостью!

– Милорд, – запротестовала я, не уверенная, смеюсь или плачу, – это уже лишнее.

На противоположной стороне костра блестели глаза Жослена, покрасневшие от непролитых слез.

– Мы на войне, маленький цветок, распускающийся в ночи, – заявил адмирал, обдав меня густым винным духом. – Ты сама мне так говорила. Чего же ты ожидала на войне-то, а? Если они готовы сражаться за тебя – очень хорошо. Если готовы с гордостью за тебя умирать – еще лучше. Чего же ты хотела, когда уламывала меня отправиться в это плавание?

– Не знаю, – прошептала я и спрятала лицо в ладони. Там, в темноте за закрытыми веками, я увидела Вальдемара Селига и двадцать тысяч разъяренных скальдов, а с ними вооруженных до зубов Союзников Камлаха. Нет, неправда – я знала, чего хотела, когда пришла к Руссу. – Называйте своих рыцарей, как вам нравится.

И он так и сделал. Отряд с таким названием до сих пор существует в королевском флоте.

Когда адмирал куда-то ухромал, я отыскала Гиацинта, который сидел у тела Мойред.

– Я слышал, – отрешенно пробубнил он, глядя мимо меня. – Поздравляю.

– Гиацинт, – прошептала я его имя, столь долго служившее мне охранительным сигналом , и коснулась его плеча. – Я не искала славы, ты же знаешь.

Тсыган испустил тяжелый вздох, и на его лице появилось более осмысленное выражение.

– Знаю, знаю. Это все война. Но, Элуа, помилуй! Федра, почему так? Она же была всего лишь девушкой и совсем-совсем юной.