Вера Камша - Зимний излом. Том 2. Яд минувшего. Ч.2

Женщина мягко отстранила прильнувшую к ней дочь.

– Я сейчас приду.

Селина кивнула, не отрывая взгляда от развалин, в которых исчезла Зоя. Она еще надеялась. Вопреки желтой звезде и здравому смыслу. Луиза поднялась и подошла к краю того, что Зоя называла тенью. Ничего не случилось – каменные черепахи прошли, и залитая лунным светом тропа была пуста.

– Мама, – окликнула дочь, – не уходи!

– Я здесь, – отозвалась Луиза, вслушиваясь в доносившийся снизу грохот, земля продолжала корчиться, но устоять на ногах было можно. – Я только гляну на за́мок и вернусь.

Она сама не знала, что ожидала увидеть, но не увидела ничего. Ненавистный свет погас, луны исчезли, и мир заволокла чернота, сквозь которую смутно белел снег. Гул стал тяжелее и ниже, капитанша опустила голову, явственно ощущая, как в глубине горы что-то медленно поворачивается.

Страх гнал назад, к дочери, к хоть какому, только бы свету, но Луиза заставила себя пересечь тропу. Она шла медленно, ощупывая каждый камень. Глаза понемногу привыкали к темноте, позволяя различать переломанные кустики и одинокие, оставшиеся мертвыми валуны. Будь здесь Эйвон, он бы подал ей руку и сказал что-нибудь глупое… Если б только он здесь был! Он, Айри, Реджинальд, Джоанна, девочки-мышки, дура Мирабелла, толстуха Аурелия, слуги, лошади, собаки… Собаки… Они выли изо дня в день, почему они сегодня замолчали?!

Сбоку донесся грохот: оторвалась и рухнула в пропасть очередная глыба. Мешанина из щебня и снега обрывалась черно-белой осыпью. Она пришла зря. Готовый обрушиться склон терялся в поднявшемся из долины тумане. Косматое марево доползло до половины стены, утопив все, кроме иззубренной скальной кромки, с которой раз за разом срывались груды снега и одинокие глыбы…

– Мама!

Крик дочери заставил броситься назад, они столкнулись на тропе, и тут же раздался треск. Словно от фейерверка! Луиза втолкнула Селину в спасительную тень и обернулась. Там, где она только что пробежала, щерилась черная щель, отделяя мертвое дерево от лихорадочно дрожащих развалин. Черный зигзаг расширялся стремительно, часть утеса вместе с руинами клонилась в сторону обрыва. Сначала едва заметно, затем все сильнее, пока не стряхнула в пропасть руины вместе со снегом. Освободившаяся от тяжести плита, словно раздумывая, замерла на краю бездны, затем дрогнула и ринулась вниз.

На вершине башни горит огонь, значит, Ворон там. Ждет ли он гостя? Разве угадаешь, что знает ветер, но хозяином Круга кэналлийцу не бывать, а королем – тем более! Трусость Эрнани украла у Золотых земель четыреста лет, но Зверь вновь стал Зверем, а олларовских падальщиков сменят белые ласточки. Ветер, истинный Ветер, подхватит стяги возрожденной анаксии, но сперва Скалы сокрушат закатную башню. Хватит ей бродить по степям, нагоняя страх на путников, ее тайна разгадана! Древнее убежище врагов, она дарует им удачу и силу, но на Изломе уязвим и Закат, ведь пока хозяин в башне, ей не исчезнуть…

– Я знаю, зачем ты пришел! – Айрис в багряном и золотом стоит возле узкой бойницы. – Забирай! Мне от предателя ничего не нужно!

Что-то со свистом рассекает воздух, падает к ногам. Браслет невесты с кэналлийским узором… Выходит, мастер его все-таки отослал! Серебро, карасы, витиеватая надпись окружает стоящего у скалы вепря…

– Ты опозорила Надор! – Вещь с родовым гербом не должна валяться под ногами, но как поднять ее на глазах изменницы?! – У меня больше нет сестры.

— У тебя больше нет сестры, – холодно повторила Айрис.

— У тебя больше нет сестры, – каркнул ворон, подхватывая злополучный браслет, – у тебя больше никого нет…

Взмах крыла, и черная птица исчезает в желтом небе, унося ненужный подарок, теряется среди себе подобных.

– Я тебя не знаю, – на шее Айрис горит алая ройя, – убирайся! Тебе здесь не место.

– Мое место рядом с моим сюзереном! – Откуда у нее ройя Катари? Или это другой камень? – Моя кровь и моя честь принадлежат ему!

– Уходи, – худые руки обвивают шею черноволосого мужчины, – моя кровь и моя честь принадлежат ему.

На лице черноволосого золотая маска, но не узнать его невозможно.

– Тебе не спрятаться за женщину! – Рука ищет шпагу, но находит лишь пустоту.

– Я не вижу тебя. – За спиной Ворона меч Раканов, а голос холоден и тяжел: – Я тебя не вижу, значит, тебя нет!

Меч! Он должен его забрать…

– Герцог Окделл, – голос сюзерена разрывает молчание, – исполни свой долг!

– Именем анакса и во имя его! – Шпага пропала, но остался кинжал! Кинжал святого Алана с родовым вепрем на клинке. Как легко он пробивает доспехи, словно это не сталь, а шелк. Темная кровь хлещет на древние плиты, какая она горячая! Как жадно пьют ее камни. Они так хотят пить, они так долго ждали…

– Убийца! – Вопль Айрис сливается с птичьими криками и гулом обвала. Нет, это не обвал, это топот бесчисленных армий. Армий сюзерена.

– Вперед! – велит Альдо. – Мы обречены на победу!

Закатная башня все еще рвется к небу, сколько в ней высокомерия, сколько гордыни было в том, кто ее возвел!

– Он мертв! – Меч Раканов ложится к ногам анакса. – Я убил его!

– Он жив, пока стоит башня. Что ты мне принес?

Это другой меч! В его рукояти не аметист, а янтарь. В золотой глубине проступает что-то черное… Карас? Карас в янтаре?!

— Мой государь, я исправлю свою ошибку. Башня будет низвергнута!

Ужас не кончался. Эйвон Ларак носился по рассыпающемуся замку, и Чарльз следовал за ним. Он больше не кричал, не пытался поднимать упавших, не уворачивался от рушащихся балок. Чувство, заставляющее отдернуть руку прежде, чем почувствуешь боль, смирилось, а может, просто устало, но бросить Эйвона, зажмуриться и тупо ждать пробуждения Давенпорт не мог.

Капитан метался по заваленным обломками и снегом дворам, проклиная насылающих сны демонов и храпящего в «Четырех вепрях» Хейла, до которого не доходило разбудить соседа. Там, в настоящей жизни, на небе не было ни одной луны, а здесь ухмыляются целых четыре. Скованные переливчатыми дугами, они неотвратимо сползаются к замершей в зените звезде, заливая гибнущий Надор призрачным золотом. В безмолвных желтоватых сумерках кое-как одетые люди таскают детей и вещи, размахивают руками, толкаются, подхватывают друг друга, падают на колени, бьют заиндевевшим бревном в запертые ворота.

Растерянные, испуганные, злые, они возникают, чтобы навсегда пропасть из глаз и навсегда остаться в памяти… Конюх хватает под уздцы очумевшую лошадь, худющая старуха волочет облезлый сундучок. Мальчонка лет четырех утирает кулаками слезы, на нем женская меховая безрукавка. Слишком длинная, она волочится по грязному снегу. Лохматый парень держит на руках девушку с разбитой головой. Она мертва, но брат, жених или муж этого не понимает.