Ксюша Ангел - Я - хищная. Ваниль и карамель

— Жестокая плата, не находишь?

Барт улыбнулся. Хитро так и в то же время мудро. В уголках его глаз сеточкой залегли морщинки, а взгляд был теплым и добрым. Его не волновали проблемы ясновидцев не потому, что ему плевать. Барт понимал, что нельзя помочь всему миру.

А я вот еще нет.

Мне казалось, если постараться, то можно изменить все вокруг. Тогда я еще не знала, что менять нужно себя…

— Смотря что ты любишь больше: свободу или жизнь.

— Ты говоришь, как Влад, — проворчала я.

— Потому что его правда мне близка. Потому что мы оба — вожди.

— Вожди, не дающие права выбора своим соплеменникам, — язвительно дополнила я.

Барт склонился ко мне, и я смогла рассмотреть темные прожилки на шоколадной радужке его глаз. От него пахло костром и мятой — Барт любил мятный чай и постоянно его заваривал.

— У тебя будет выбор. И сейчас, и в будущем.

— Тот самый, о котором ты говорил?

— От судьбы не уйдешь… — Он снова сел ровно, и мне показалось, во взгляде вождя сольвейгов мелькнуло сожаление. А может, игра теней и света — ночью им есть, где разгуляться. — Пробуй еще. Зацепи ладонью и потяни на себя — он весь и выйдет.

Если б я знала, что цеплять. Кен Гектора растворился в крови и стал частью моего собственного, а нить, о которой твердил вождь сольвейгов, я нащупать не могла. И вместо того, чтобы вытянуть кен ясновидца, выплескивала свой.

Я устала. Хотелось спать. Веки налились свинцом и нещадно слипались.

— Отдохни. — Шепот Барта влился в сознание медом, успокаивая.

Он погладил меня по плечу и вышел, не погасив свет. Свет мешал. Лился, казалось, отовсюду и слепил. Невероятным усилием я заставила себя встать и выбраться из палатки.

Звезды спустились ниже. Заполонили небосвод и прогнали облака. Небо стало ясным, туман рассеялся, обнажая траву и камни, а также силуэты гор, которые возвышались огромными глыбами и сверкали заснеженными макушками. Тишина вокруг казалась гробовой.

Почти все сольвейги уже улеглись, лишь Юлий необычно тихо сидел у костра и ворошил угли. Плечи юноши опустились, голова покачивалась из стороны в сторону, словно маятник — методично и медленно. Он даже не заметил меня, когда я прошла мимо. Люсия и Влад стояли неподалеку, у ее палатки. Он допивал вино, а она что-то шептала ему, иногда подаваясь вперед и касаясь губами щеки.

Я отвернулась и пошла в противоположном направлении. Одиночество больше не давило, наоборот, казалось благословением. Воздух пропитался тишиной — величественной и целебной. Трава все еще была влажной, но я все равно присела. Обняла руками колени и закрыла глаза…

Степь. Вокруг ничего, кроме бескрайней степи. Босые ноги приятно щекочет ковыль, а надо мной небо — высокое, темное. Несмотря на темноту, видно хорошо, и я смотрю вперед — туда, где небо касается горизонта, где полная луна уложила на землю свой сырный бок.

— Это лабиринт, — грустно говорит Лидия и садится у моих ног. Трава обнимает ее за обнаженные плечи и укачивает. — Из него не выйти, если нет света.

— Ты потеряла его, — понимающе киваю. — Эрик забрал.

— Это ничего. — Она поднимает ко мне лицо, и теплая улыбка лишает последних крупиц самообладания. Я плачу от жалости — к ней, к себе, ко всем тем, кого уже не спасти. Я плачу, а она улыбается — такова теперь наша судьба. — Ведь у тебя он есть. Ты выведешь меня.

— Я не могу, милая. Если бы могла…

Присаживаюсь рядом, касаюсь ее кожи — горячей, влажной. Туман клубится, стелется по земле, путаясь в высокой траве, оседая росой нам на плечи.

— Можешь, — кивает она и отворачивается. В ее голосе — разочарование, и я меньше всего хочу его слышать. Словно я могу помочь и отказываюсь. Словно я предательница, и не Эрик, а я самолично лишила ее мира. Я бы отдала, все отдала ей в тот миг.

Я и отдала. Не во сне — в реальности, но от этого не легче.

— Совсем измучила себя, пророчица, — говорит Влад, и я поворачиваюсь вправо. Туман вязкий, сковывает движения, и я едва могу разглядеть лицо в белесой его пелене. — На-ка, держи.

И протягивает руку. Я касаюсь, не подумав, инстинктивно. На уровне рефлексов — слушать его. Доверять. И во сне это не кажется больше таким ужасным.

И уже когда его пальцы переплетаются с моими, я понимаю, что он дает мне… Захлебываюсь, тону, а Лидия смеется под темнеющим небом, а в ее мутных глазах плескается торжество.

Меня тронули за плечо — осторожно, будто боясь потревожить. Я с трудом разлепила глаза. Лежу. Небо прямо перед глазами. Влажная трава холодит затылок. А рядом, на траве Влад. Улыбается хитро, перекинул через меня руку и сидит так близко, что даже дыхание перехватило.

Эти эмоции — последствия того сна, Полина, что же еще? Сейчас встанешь, пройдешься, и все пройдет. Все-все…

— Дожилась: спишь под открытым небом, — пошутил он, и я сглотнула.

Вопреки моим опасениям, Влад резко отстранился, поднялся на ноги и протянул руку. Оцепенение ушло вместе с ним. Ночь плевалась волшебством, белые звезды осыпали холодным светом, словно блестками. Они лежали на плечах у Влада и сверкали.

— Вставай, простудишься, — насмешливо сказал он, и я осторожно коснулась его ладони. Дежа вю. Слишком яркий, неправильный сон. Как и предположения, что бы он мог значить.

Сонливость как рукой сняло, и я поняла, что на самом деле озябла. Ночи в сентябре холодные и промозглые, хотя здесь, почти на краю света это поначалу и не заметно.

— Как успехи? — спросил Влад, пока я отряхивалась.

— Никак, — пожаловалась я. — Ничего у меня не получается, какой-то неправильный я сольвейг.

— Да брось. Не у всех получается сразу. К тому же, Гектор у тебя первый — сложно понять, где его кен, где твой. Нужна практика.

— Мы несколько часов практиковались безрезультатно. Не уверена, что у меня вообще получится. К тому же, сон этот странный…

— Сон?

— Лидия, — пояснила я. — Она часто мне снится, просит помочь. Говорит, что я могу ее вывести из тьмы, словно можно вернуть ясновидца к жизни…

— Сны тебе снятся не просто так. — Влад многозначительно посмотрел в небо, стараясь выразить безразличие. — Хотя ты права, помочь ей уже нельзя.

— Не уверена, что вообще должна ей помогать. Эрик справляется лучше…

Не знаю, зачем сказала это. Вырвалось. Обидой, жгучей, горькой, разъедающей душу. Отчаянием, сменившимся смирением. Тоской, приглушенной присутствием сольвейгов. Но я знала: как только вернусь домой, все это вернется тоже. И обида, и отчаяние, и тоска. А остаться здесь нельзя.

К тому же, меня много лет учили преданности, и сейчас, несмотря на размолвки с Эриком, я ощущала дикое желание ему помочь. Скади должны держаться вместе, иначе все это лишено смысла.

— Прекрати себя изводить, — твердо произнес Влад и снова на меня посмотрел. Одним из своих козырных взглядов, которые я никогда не выдерживала. Выдержала. Прищуриться, правда, пришлось. — Все ошибаются. Тебе повезло, что ты узнала Стеймода… таким.