Вера Камша - Лик Победы

Змея или все-таки дура? Или не то и не другое, а просто жена, знающая мужа как облупленного и понимающая, что он закусил удила и его не остановить? Как бы то ни было, все останутся дожидаться зеленого воробья [112], который прилетит и как клюнет! Закатные твари, себя не жалко – не красавица и худо-бедно пожила, но девочки…

– Ваше величество, – граф Рафиано поклонился Фердинанду, – разрешите мне и графу Гогенлоэ-цур-Адлербергу покинуть Совет Меча.

– Да будет так, – милостиво кивнул король, – мы награждаем вас за верную службу орденом Святого Карла, а графа Гогенлоэ – орденом Королевской Охоты. Мы всегда рады видеть вас и ваших близких.

– Благодарим, ваше величество.

Два сдержанных поклона, торжествующие рожи преемников, расступившиеся стражи, стук захлопнувшихся дверей…

Рокэ Алва опять куда-то провалился. Барон Дежу, пятый раз за день притащившийся в особняк Шантэри, попытался с пристрастием допросить Марселя, но виконт был кристально чист: где герцог, он не знал. Ворон непредсказуем: он мог слушать реквиемы, спорить со сьентификами, дразнить поэтов, покупать вино или лилии. Было ясно одно – петь для принцессы Юлии Ворон не намерен, по крайней мере сегодня.

– Барон, поверьте, я весьма сожалею, – Марсель старался, как мог. Не для себя – для дядюшки. Если Юлия надуется на Ворона, старый греховодник расстроится, а ему вредно. – Рокэ Алва весь вечер не выпускал гитару из рук, с утра у него очень болели пальцы. Герцог вряд ли сможет играть в ближайшие несколько дней.

Ворон ушел вместе с Луиджи и Герардом, когда Марсель еще спал, и вряд ли у него болело хоть что-нибудь. Не забыть бы сказать Рокэ, что он порезал руки, а то неудобно получится.

– Ее высочество будет разочарована, – ныл ургот, – она и ее фрейлины так ждут сегодняшнего вечера.

Ну и дура. Елена, та по крайней мере раньше времени язык не распускала, вот и получила лилии, а Юлия огребет бешеный огурец, и поделом – одно слово, Пиончик.

– Господин Дежу, уверяю вас, герцог Алва не предполагал, что ее высочество желает слушать его уже сегодня.

Или, напротив, предполагал, потому и удрал ни свет ни заря. Как от девицы Окделл! Ну что поделать, если Алва не добыча, а охотник – поймал, съел, побежал дальше. Излишне прилипчивые дамы его раздражают.

– Так вы полагаете, герцог вернется поздно? – Ну сколько раз можно спрашивать об одном и том же?

– Барон, как только он появится, я скажу ему о ваших визитах и о разочаровании ее высочества. – Надо похвастаться перед дядюшкой этой фразой, он оценит. – Не сомневаюсь, монсеньор сразу же пришлет свои извинения.

И, Леворукий его знает, возможно, даже разживется пионами или этими, как их… Виконт Валме неплохо разбирался в розах, лилиях и фиалках, но мордатые розовые цветы вызывали у него изжогу, как бы эти гримасы природы ни назывались.

– В таком случае мне остается лишь откланяться.

Барон был хозяином своему слову – сказал и убрался. Марсель свернулся калачиком в кресле у камина в обществе горячего вина, засахаренных фруктов и сборника любовных виршей, среди которых попадались весьма недурные.

В девять часов зазвонили к ужину, виконт захлопнул книжку и спустился в столовую. Восседавший за накрытым на троих столом Франсуа Шантэри был хмур, как оставшийся без взятки дукс. Марсель вздохнул, готовясь к неизбежному, и неизбежное грянуло.

– Это возмутительно, – протрубил дипломат, бросая на колени хрустящую салфетку с вензелем. – Герцог Алва полагает, что может безнаказанно дразнить августейших особ. Он совершенно не думает о том, к каким последствиям приведут его шутки.

– Фи, дядюшка, – поморщился Марсель, – что за намеки… Нет, я не против первой вашей посылки, но мне категорически не нравится вывод. О последствиях герцог Алва думает, иначе барон Дежу застал бы его дома.

– Мой мальчик, – посол его величества короля Талига пристально посмотрел на Марселя, – ты совершаешь ошибку. Зачем становиться посредственным военным, если можно стать блестящим дипломатом? Я поговорю об этом с герцогом, когда он соизволит вернуться. Можешь не сомневаться.

Марсель не сомневался, а герцог не возвращался. Около полуночи дядюшка отошел ко сну. Марселю спать не хотелось, и он вновь устроился у огонька, прихлебывая вино и ставя отметки рядом с приглянувшимися стихами. Три сонета и одно рондо стоили того, чтобы заучить их наизусть. Немного подумав, Марсель решил послать их Франческе Скварца. Виконт перебрался к столу и с удовольствием переписал понравившиеся строки. Посылать даме только стихи, причем чужие, было верхом неприличия. Марсель принялся сочинять письмо и увлекся. Когда он закончил, часы показывали четверть третьего. Виконт запечатал послание и решил выпить перед сном бокал-другой, благо утром будить его было некому.

От размышлений, что лучше: кэналлийское или присланное госпожой Ругьяди мансайское, Марселя отвлекли звук хлопнувшей двери и знакомые легкие шаги. Воистину, стоит мяукнуть, и Леворукий пошлет тебе кошку.

– Доброй ночи, сударь!

– Рэй Кальперадо, – простонал Марсель, – под каким балконом вы потеряли своего патрона?

– Я ходил по поручению монсеньора, – отбарабанил утренний мучитель, – и вернулся тотчас по исполнении.

– И что же ты исполнял? – подмигнул Марсель. – Носил красоткам цветы?

– Нет, – в глазах Герарда была обида, – я был у маэстро Гроссфихтенбаума. Монсеньор велел мне прослушать все написанные им реквиемы и выбрать два, которые нам подходят.

– Ты до двух ночи слушал этого зануду и остался жив?! – возопил Марсель.

– Маэстро пишет великую музыку, – Герард был серьезен, как сам дядюшка Шантэри. Вот ведь чудовище, ничем не проймешь!

– Это он сам тебе сказал? – Разговор стал столь занимательным, что виконт поставил бокал: не хватало еще расплескать вино. – Про свое величие?

– Нет, монсеньор. Он сказал, что имя маэстро останется в веках.

Ну и довод, и ведь не возразишь! Особенно в разговоре с младшим Арамоной, тьфу ты, с рэем Кальперадо.

– Ну и сколько же реквиемов ты выслушал?

– Восемь, – не моргнув глазом сообщило чудо в мундире. – Мы бы быстрее закончили, но между произведениями нужно делать перерыв не меньше часа. Чтобы они не слились в одно.

– Ну и что же ты выбрал?

– Третий и седьмой. Четвертый тоже красивый, но маэстро говорит, там слаба скрипичная партия, а монсеньору нравятся скрипки… Господин капитан, монсеньор обо мне не спрашивал?

– Герард, во имя Леворукого, как он мог спрашивать о тебе, когда я спрашивал тебя о нем?

– О нем? – Лицо мальчишки стало озадаченным, воистину слишком много музыки опасно для здоровья. – Ой! Конечно же! Прошу меня простить, я совсем забыл. Монсеньор велел, если я вернусь раньше его, передать пакет графу Шантэри. Я думал, что он уже вернулся…