Таня Фрей - Хранители. Единственная (СИ)

Какая простая фраза. Но какая острая. Пронзающая своим остриём настолько глубоко, что кажется, что невозможно дышать.

– Аманда, – ляпнула Сандра первое пришедшее в голову имя. А Кэсс неожиданно кивнула.

– Аманда Коллендж. Всё верно. Она вместе со своими пришла, чтобы забрать меня и тебя, ещё не родившуюся. А Адам хотел нас с тобой защитить. И он за это поплатился.

По спине девушки пробежал холодок. Она сжала ладонь сидевшего всё это время рядом Маркуса. Та значит, её ненависть к Президенту изначально была обоснована. Кровь чувствовала врага на расстоянии. Девушка ненавидела не просто женщину-деспота, решившую управлять чужими мыслями и не только, но убийцу своего отца. А ведь она и подумать не могла, что может крыться в Аманде что-то настолько ужасающее. Что-то насколько близко относящееся к ней. Вдруг это и была та причина, по которой убивать её раньше времени Президент не собиралась?

– Получается, он никогда меня даже и не видел? – ошеломлённо спросила она.

– Нет.

Было видно, что Кэсс больно об этом рассказывать своей дочери. Да и вообще больно об этом говорить. А Сандре было больно это слышать.

– А как со всем этим связана ты? Как ты вообще попала в эту круговерть?

Ответа на этот вопрос девушка не знала. Потому и решила его задать, посчитав, что сейчас для него – самое время. И Кэсс посчитала точно так же. Потому что не стала противиться. Не ушла в другую комнату, не накричала на дочь, что, мол, это вовсе не её дело и надо бы ей заняться чем-нибудь другим. Она была готова поведать дочери всю правду. Ну или хотя бы её часть.

Она изогнула губы в печальной полуулыбке, наполненной слезами прошлого. Чувствовалось, что воспоминания, как казалось, самые невыносимые, накрыли её с головой. И не отпускали.

– Я была Колючкой, – произнесла Кэсс. – Колючка – это я. Девочка без прошлого. Девочка без будущего. Дитя Штаба, возомнившее себя выше него и не пожелавшее более с ним считаться. Кэсс Вайтфейс родилась позже. А сначала… сначала была лишь Колючка.

Колючка потому и была Колючкой, что с ней мало кто дружил. Хотя, живя в постоянном страхе, завести друзей – задача не из лёгких. Конечно, все дети старались поддерживать друг друга, но ни с кем не сближались, чтобы потом не испытывать боль потери. Им хватало физической боли, о которой они, правда, сразу забывали. Не сами, но забывали. Все они здесь рано или поздно уходили, хоть и не все они знали, куда. Знали лишь единицы, и то, им лишь казалось, что они знали, но то не была правда в чистом виде. Приходила женщина в белом халате со смешной причёской, похожей на птичье гнездо, подходила к одному из ребят за завтраком и уводила его. И больше этого ребёнка там никто не видел.

За тем же завтраком Колючка старалась забиться в уголок, подальше от всей надоедливой оравы. Она спокойно сидела и ела кашу или гренки, не задумываясь о том, что кто-то мог позариться на её и без того не очень вкусную долю. Еда здесь была простая, но, как говорили няньки-воспитатели, богатая витаминами, полезными для подрастающих детских организмов. Как сказал однажды один мальчишка с причёской, как у ёжика, именно из-за этой гадости несусветной они потом и вырастут такими же гадкими, раз еда такая полезная. Он был уверен, что из них делали чудовищ.

Надо сказать, он не ошибался.

Но детям в основном было всё равно. Игрушки были, общаться тоже было с кем, их кормили, хоть и не шедеврально. Даже мультфильмами они были обеспечены. Жизнь казалась ребятишкам слаще шоколадных конфет в разноцветных обёртках, которые им иногда приносили на полдник, но лишь потому, что они уже и не подозревали, что можно жить как-то по-другому. Не могли представить себе ту жизнь, в которой они могли бы гулять по аллеям и любоваться зелёными деревьями, которые осенью применяли на себя красные, жёлтые и оранжевые листочки, а зимой и вовсе сбрасывали их, словно ненужный мусор. Где пели бы птицы, заливаясь самыми удивительными трелями, а в небе парили облака, похожие на плюшевых медвежат или слонят. Это были дети, которые не видели неба. Белые потолки, при экономном включении света казавшиеся голубовато-сиреневыми, заменяли им его, но не полностью. Это всё равно что заменить яичницу омлетом – вроде и то, и то из яиц делается, полезно для завтрака, но вещи всё-таки разные.

А у Колючки воспоминания были. Самые разные. Смазанные, нечёткие, будто бы и не свои, чужие. Но они были.

Она помнила жёлтые цветы на подоконнике. Мама любила их, но девочка не помнила такого факта. Она помнила алые розы, и как только их образ всплывал в сознании, ей тут же хотелось разрушать всё вокруг себя, биться в истерике или просто тихо плакать. Потому что чувствовала, что это – самая болезненная из имеющихся в недрах её подсознания картин.

Она помнила зелёную траву на улице. Какой-то жалкий обрывок целостного видения. Зелёное пятно, так похожее на ту траву, которая обычно росла у домиков персонажей из мультфильмов. Так и была проведена аналогия: раз похоже, значит, это оно и есть.

Она помнила, что была у неё мать. Что было с отцом, она не помнила. И что-то подсказывало ей, что её мозг старательно прятал от неё эту информацию. Пытался её защитить.

Только он не мог защитить её от того, что с ней происходило. А она и не сопротивлялась.

Её лучшим другом стал Джим. Такой же отдалённый от общей возни мальчишка, который, наверное, хотел бы быть в одиночестве. Но они сдружились. В первый год они часто играли с Тимом, игрушкой Колючки. Потом уже росли и вырастали из детских игр. Читали книги. О космосе, благо, их было здесь навалом. Больше всего Колючке нравился в космосе Млечный Путь. А своей любимой планетой Джим упрямо считал Плутон, считая, что его надо жалеть больше всех. Ему ведь так не повезло оказаться вдали ото всех. Он же буквально изолирован от остальных. Но было ли ему действительно от этого плохо? Мальчику ведь не было. Значит, и у Плутона был шанс не сгнить от несчастливого одиночества. Так считал Джим, а Колючка слушала его и улыбалась. Смеялась. Радовалась, что он такой весёлый и смышлёный. Он выделялся среди общей массы постоянно гогочущих не по делу сверстников. А девочки так вообще странные были, не коммуникабельные совершенно. Правда, лишь в отношении Колючки. Между собой-то они болтали только в путь.

С ней только одна девочка общалась, да и то не всегда, ведь она была старше её на четыре года. Её можно было считать за старшую сестру, если бы Колючка относилась к ней, как к сестре. Аманда пыталась относиться так, но все её попытки попросту воспринимались в штыки, и тут она уже ничего не могла поделать. Был ещё один мальчик, который был старше её на два года. Его звали Адамом, и он был дружен с Амандой и ещё какой-то бандой. С Колючкой он заговаривал на завтраках, обедах и ужинах и всегда удивлялся её любознательности и багажу уже имевшихся знаний.