Аня Сокол - На неведомых тропинках. По исчезающим следам

Ветер вытащил новую стекляшку. Показавшееся над горизонтом солнце пробежалось по сосульке чередой тусклых бликов. Но я знала, на меня он ее не направит. Один раз он уже ушел, не причинив вреда распластанному на земле человеку, точно так же, как ушел Константин после того, как у меня закончились патроны. А ведь нечисть никогда не отступает, никогда не упускает момент, не бросает почти загнанную добычу. Но эти ушли. Потому что «не по девке шапка», потому что их создали не для меня, их сделали для Мартына. Ему и драться.

Вторая сосулька заблестела в руках у Сергия. Я не видела, как он ее достал. Но этот мертвец был мой.

Веник прошелся губами по коже шеи, продолжая крепко сжимать меня в объятиях. Так крепко, что не пошевелиться, не убежать. Только говорить. Вытащить из себя правду и облечь в слова. Это трудно и в то же время легко. Истина всегда на поверхности, стоит начать говорить и остановиться уже сложно.

— Я не хотела умирать рядом с тобой. И сейчас не хочу. Твоя жизнь не стоит моей. Я благодарна тем, кто вытащил меня с того склона, а тебя оставил гархам.

Но иногда от правды больно. Старик осел рядом бесформенной кучей.

Из земли снова выскочили колья, превратив дорогу в дно волчьей ямы. Одна из прозрачных сосулек выросла в сантиметре от большого пальца ноги, заставив меня инстинктивно поджать его внутри обуви.

Мартын бросился на отца, и они покатились по земле, с сухим треском ломая колья у самого основания. Ветер кружил вокруг них охотничьим псом.

Алия наклонилась, но вместо выпавшего из руки сваара орудия женская ладонь зачерпнула пригоршню желтого песка и бросив мне на лицо, больно растерла. Крупинки сдирали кожу с губ, попадая в нос, рот глаза. Я замычала, отплевываясь и мотая головой.

— Ну, тихо-тихо, — попенял, как капризному ребенку, Веник.

Алия замахнулась и ударила раскрытой ладонью. Обычная женская пощечина. Кожу обожгло. Падальщик прижал меня к себе чуть сильнее, его руки по-прежнему прижимали мои к телу. Я кожей чувствовала изгиб его губ, гробокопатель улыбался. Женщина замахнулась снова. Колья рассыпались.

Я запрокинула голову назад, стараясь ударить Веника по лицу затылком. Скорее жест отчаяния, чем реальная попытка освободиться. Никуда толком не попала, но заставила его сделать шаг назад и ладонь Алии зачерпнула пустоту.

Победно зарычав, Константин отбросил сына в сторону.

— Я сбежал, потому что знал, что стану следующим, — выкрикнул Мартын, вытирая кровь из угла рта и неловко поднимаясь на ноги.

Ветер тут же воспользовался заминкой и прыгнул парню на спину. Вернее, попытался. Но только парень не стоял на месте. Он смазанным для человеческого глаза кувырком ушел вбок и сделал подсечку, что не очень-то впечатлило ветра, но заставило стать осторожнее.

— Плохая жена, плохой сын. Пора стереть историю браузера, чтобы не было стыдно перед соседями, — парень склонил голову.

Алия стянула с головы темно-синий шарф и накинула мне на шею. Гробокопатель отстранился, позволяя вместо его теплой кожи ощутить гладкую ткань, усыпанную крошками песка. Смуглые ладони взялись за перекрещенные под подбородком концы.

Снова поднялись и рассыпались колья из мутного стекла. Мартын схватился за бедро, призывая магию. Песок впитал алые капли.

— Тебе не нужен такой сын, — сквозь зубы проговорил парень.

Константин невозмутимо пожал плечами, правда парня никак не хотела быть услышанной. Или таковой не являлась.

— Я не виновата в твоей смерти, — просто сказала я женщине, потому что другой истины между нами не было.

Алия замерла статуей, и, прежде чем разлететься на миллиарды песчинок, ее одежда и кожа пошли рябью, став рыхлой, став тем, из чего ее сделали. Шарф стек по моей шее сухим ручейком, крупинки песка попали за шиворот, забрались под белье, вызывая нестерпимое желание почесаться. А еще лучше помыться, учитывая, чем они были минуту назад.

— Наконец-то мы одни, — рассмеялся позади Веник.

Мутные колья снова взметнулись по обе стороны от нас. Острие справа, выскакивая, задело подошву и вспороло край штанины. Одна из сосулек в очередной раз проткнула сына травителя, мужчина остался недвижим и равнодушен. Девушка, сидевшая подле него, задумчиво макала пальцы в кровь и рисовала на руке хаотичные узоры.

Мартын успел отскочить, оказавшись на равном расстоянии и от Константина, и от ветра.

— Ты был прав, — прорычал парень, глядя на отца. — Ты это хотел услышать? Она должна была умереть. Я бы поступил так же. Ты прав! Ты всегда прав!

Черный целитель выпрямился и, прежде чем исчезнуть в желтом вихре, рассмеялся, вернее, издал короткий отрывистый смешок.

Не успел парень выдохнуть, как его повалил охотник.

— Для меня у тебя тоже есть слова заветные? — спросил шепотом Веник.

— Отпусти, — попросила я.

— Ты сама этого не хочешь.

— Точно, — согласилась я, откидывая голову прижимаясь к его шее. — Но с каких это пор ты делаешь то, что хочу я? — вместо ответа Веник зарылся лицом в мои волосы. — Снова иллюзия, и снова ты со мной. Так уж мне везет по жизни, я оказываюсь в твоих руках только в видениях.

— Но это тебе нравится, — прошептал он.

Мартын с утробным рыком отбросил от себя охотника. Футболка на спине парня превратилась в лохмотья, как и кожа.

Разительный контраст. Там льется кровь, идет бой, а здесь не менее жестокая ласка. И лишь победительница с каштановыми волосами разрисовывала кожу и одежду поверженного кровавыми завитушками, тихо напевая при этом незнакомую мелодию. Ей не было дела до меня или молодого целителя, для каждого из пришедших в иллюзию нарисовали своего врага, а нам невидимые мишени на спинах.

Мальчишка-ветер прижал Мартына к земле, на его худых и жилистых руках вздувались мышцы. Он склонился над парнем, оскалился и вдруг вцепился молодому целителю в грудь, вырывая зубами кусок плоти вместе с темной тканью.

Мартын закричал, забился, прижатый к земле тем, кого создавали для охоты на нечисть. Узкая рука со сбитыми костяшками зарылась в песок над плечом парня, чтобы вернуться с тускло поблескивающим коротким колышком. Замах и кровь выплеснулась фонтаном, когда сосулька вошла в горло Мартына. Мутное стекло, соприкоснувшись с его кровью и вспыхнувшими магией глазами, рассыпалось.

Целитель проигрывал и знал это. Кадык на срастающейся на глазах шее заходил ходуном, булькающие хрипы сменились словами.

— Я боюсь тебя.

Фраза, рвущая его на части почище зубов охотника, прозвучала.

Нечисть не признается в своих страхах. Никогда, потому что она сама их создает. Она и есть страх. Мои соседи могут позволить себе беспокойство, чуть-чуть опасения вкупе с разумной осторожностью, но не страх. Не ту приправу, под которой подают добычу к столу. А уж признаться в этом вслух, сказать, глядя в глаза врагу… Я начинала уважать этого мальчишку.