Аня Сокол - На неведомых тропинках. По исчезающим следам

— Святые, нет! Веник! — я почти повисла на руке мужчины.

Ближайший сгусток тьмы обрел очертания черного целителя. Константин ухватил Веника за волосы, и его глаза вспыхнули. В отличие от сына магия отца сбоев не давала и действовала на всех, не делая разницы между гостями и проснувшимися на стежке этой ночью.

Веник замотал головой, по сутулому телу прошла судорога, руки разжались. Я тут же развернулась и врезалась в черного целителя, стараясь оттолкнуть его от падальщика.

В эту странную ночь я была на стороне всех, и боролась против каждого. Не понимала их, не понимала себя. Но в одном была уверена совершенно точно, нельзя стоять и смотреть, как они рвут друг друга на куски.

Константин лишь слегка повернул голову, и я перестала чувствовать ноги, в одно мгновенье лишившись опоры. Падение было отчаянным и болезненным. Вместо ступней были деревянные обрубки. Из горла вырвался даже не крик, а вой, в который были вложены страх и отчаяние.

Онемение тут же сменилось болью. Покалыванием, возникающим, когда отлежишь за ночь руку или ногу, только усиленное в тысячу раз. И я, всхлипнув, схватилась за икры, стараясь размять, прогнать неподвижность. Кровь по миллиметру болезненной пульсацией возвращалась в конечности. Все что угодно, лучше того чуждого ощущения деревяшек вместо ступней.

Черный целитель отбросил падальщика, как тряпку. Ноги и руки мужчины подергивались, словно он внезапно разучился ими управлять, единственный глаз бешено вращался в глазнице, голова моталась.

— Встать, — скомандовал Константин, глядя на сына. — Встать, я сказал.

Ноги не слушались, я перевернулась на бок и поползла к Венику неловко, медленно, упираясь едва вернувшими подвижность конечностями.

— Убей их, — скомандовал отец парню.

— Нет.

— Не разочаровывай меня еще больше. Пасть перед низшим, куда уж хуже, — черный целитель скривился, — убей.

Я уцепилась за одежду гробокопателя, подтянулась и обхватила ладонями лицо, всматриваясь в искаженные судорогой черты.

— Я сам в состоянии решить, что и когда мне делать, — Мартын встал.

— Неужели, — мужчина качнулся с носок на пятки. — Вынужден развеять твои заблуждения.

Глаза Константина загорелись, отразившись в точно таких же. Мартын согнулся и, стиснув зубы, зашипел от боли. Сегодня сила целителя напоминала улицу с односторонним движением. И в сторону черного целителя на ее дороге висел кирпич. Но она прекрасно проходилась по младшему. Мартын не мог нападать, не мог лечить свое тело.

Глаз падальщика сфокусировался на моем лице, руки напряглись, сквозь губы пробился тихий свист. Я нагнулась, стараясь разобрать невнятные звуки… и удар брошенного из тьмы мутного стеклянного кола пришелся тупым концом. Больно, но не смертельно. Кожа на лбу лопнула, потекла кровь. Я упала Венику на грудь.

Из тьмы на освещенную луной улицу вышел мальчишка — ветер. Он согнулся, сгорбился, припал на руки, будто крыса с неподвижным лицом. Одна рука — лапа приподнялась и стремительно вонзилась в песок по локоть. А когда с усилием вынырнула, в кулаке был зажат очередной исцарапанный стеклянный кол.

Мартын отступал шаг за шагом, его отец наступал. Напряжение сгущалось, от магии потрескивали кончики волос.

Я почувствовала прикосновение горячих губ ко лбу, шершавый язык прошелся по коже. Гробокопатель слизывал кровь из раны, но в первый раз мне было на это наплевать.

Рукоять пистолета все еще торчала из кармана. Каким-то чудом оно не отстрелило мне ногу и не потерялось. Я вытащила тяжелое оружие, затвор показался тугим с непривычки. Взвод винтовки на кажущихся такими далекими стрельбах ГТО тоже не сразу поддавался. Впрочем, на разряд я тогда не сдала, наверное, оттого, что каждый раз зажмуривалась, когда нажимала на курок.

Когда я подняла оружие, мальчишка — охотник уже стоял прямо передо мной. Времени на раздумья и сомнения, не было. Либо ты, либо тебя. Промахнуться с такого расстояния не смог бы и слепой. Я нажала на курок. От звука выстрела заложило уши, а голова наполнилась звоном. Оружие дернулось в пальцах, как живое. От первой пули из груди охотника выплеснулась кровь. Под второй исчез неподвижный глаз, а после третьей из щеки посыпался песок. Ветер упал.

Сколько раз нам убивать этого ребенка?

Я чуть повернула дуло и поймала на прицел черного целителя.

— Ольга, нет! — закричал Мартын вопреки всякой логике.

Да, это была странная ночь, мы желали смерти врагам, но не могли ее допустить.

Я нажала на спуск. Константин наклонил голову. Боек сухо щелкнул. Обойма закончилась.

— Не ты должна это сделать, — черный целитель поднял руку, прицелился и выстрелил из пальца. — Не по девке шапка.

Я полезла в задний карман за запасной обоймой, уже зная, что не успею. Перед ним не солдат, не милиционер, не инструктор по стрельбе, пока перезаряжу, целитель три раза запихнет мне оружие в глотку.

Но Константин удивил, он посмотрел на сына, усмехнулся и просто ушел в темноту. Растворяясь в ее сгустках точно так же, как минутой ранее появился. Тело Ветра осыпалось сухим речным песком.

Рука с оружием безвольно упала, я вытерла кровь со лба, Веник недовольно заворчал, откинулся на песок и прикрыл глаза, судороги непослушного тела почти улеглись, оставив после себя лишь редкую дрожь.

Мартын сел на песок, откинул голову назад и закричал в посветлевшее на востоке небо. Устало, отчаянно и горько.

— Чего вы хотите от нас? Чего? — парень закрыл глаза.

Обойма не сразу встала на место, постукивая о рукоять, у меня от напряжения тряслись руки. Я убрала заряженный пистолет обратно в карман и пошевелила ступнями. Острая боль прострелила их до коленей, вызвав место крика улыбку. Какое это счастье — чувствовать.

— Как можно разрушить иллюзию, которая не внутри тебя, а снаружи?

— Хочешь уйти? — парень посмотрел на меня и закашлялся, в горле что-то клокотало с неприятным тошнотворным звуком.

— Хочу сломать тут все, — я подобрала под себя непослушные ноги.

— Тогда тебе нужна истина, — произнес он.

— Что?

— Ну, так говорил преподаватель психарей, разрушить иллюзию можно правдой, и неважно, внутри головы твой мираж или снаружи, — он поморщился и плюнул на песок кровью. — У любой иллюзии есть структура, и если подпилить опорную балку…

— Балка — это правда?

— Балка — это ложь. Основа. А пила — это истина.

— Значит, истина? Какая? Чья? Что этот куст на самом деле груда песка, принявшая форму? — я щелкнула пальцем по качнувшемуся листку. — Хотя на самом деле мне на это плевать.

Стоило закончить фразу, как продолговатые листья пожелтели и осыпались. Мартын натужно рассмеялся и закашлялся, разбрызгивая кровь из горла.