Дмитрий Казаков - Ледяной клинок

Та поднялась на крыльцо величественно, словно императрица, надменно кивнула:

– Молодец, Наерн. Надеюсь, что больше таких оплошностей не будет.

– Да, мессана, – ответил Олен, радуясь, что ему напомнили «собственное» имя.

За дверью открылся просторный зал, уставленный длинными столами. Из-за стойки Саттии улыбнулся хозяин, похожий на собственную вывеску.

– Что угодно? – завопил он, на мгновение перекрыв царящий на постоялом дворе гам. – Прошу, заходите…

Девушка прошествовала к стойке, Олен просеменил за ней, на ходу оглядывая зал.

Народу было, как в святилище на праздник. Отдельной группой сидели эльфы, у дальней стенки пьяный гном-ремесленник мычал какую-то песню, в такт ударяя кулаком по столу. Лежащие на столешнице головы его собутыльников мерно вздрагивали при каждом ударе, подпрыгивали валяющиеся на боку кувшины. Ближе к стойке сидели обычные селяне, болтали, перебивая друг друга.

Над большим очагом поворачивалась проткнутая вертелом баранья туша, с нее на угли капал жир, в стороны полз чад. Служанки в белых передниках сновали туда-сюда, будто серебристые рыбки в мутной воде. У входной двери скучали двое широкоплечих вышибал.

– Не извольте беспокоиться, – отвечал хозяин на просьбы Саттии, глаза его горели, – вашего слугу мигом накормим, вода будет прямо сейчас. Ужин подадим немного позже. Можете подниматься.

Закончив разговор, девушка повернулась к «слуге».

– Наша комната на втором этаже, в правом крыле. На двери черная подкова. Когда поешь, поднимешься.

– А эта… – хозяин коснулся собственной щеки, в глазах его появилась опаска, – штука у него на лице не заразна?

– Она у него много лет, – Саттия подняла руку и прижала ладонь к уродливой коросте на лице Олена. – Вот видите?

– Конечно, мессана, – улыбка исчезла с усатой рожи, стоило девушке подняться по начинающейся за стойкой лестнице. Хозяин повернулся к Олену, – садись вон туда, получишь еду.

– Да, мессен, – он поплелся в сторону грязного, обшарпанного стола, расположенного рядом с очагом. С осторожностью опустился на хлипкий, рассыпающийся на глазах табурет, положил сумки на пол.

Одна из служанок принесла кружку с пивом, поставила перед Оленом миску с бобовой похлебкой. Открыла рот, чтобы что-то спросить, но заметила лишай на щеке Рендалла и поспешно ушла. Он с горечью подумал, что уродливая внешность хороша еще и потому, что отбивает у любопытных желание вступить в разговор, и принялся за еду. Похлебка оказалась вкусной, пиво и вовсе отличным. После того, как поел и выпил, захотелось спать.

Олен с трудом поднялся и заковылял к лестнице. Заскрипели под ногами ступени, хлопнула дверь. Пройдя через нее, он повернул направо и зашагал по узкому, довольно темному коридору. В него выходило множество дверей, и на каждой висела вырезанная из дерева фигурка – белый заяц, красная собака, бычья голова цвета ржавчины, огромная черная подкова…

Олен остановился, взялся за ручку. Уловил негромкий плеск, но не придал ему значения, а в следующее мгновение замер на месте.

Комната была довольно просторной, с большой кроватью у дальней стены и дощатой лежанкой у ближней. Через окно лился багровый свет заката, его лучи четко обрисовывали фигуру сидящей в большой бадье Саттии. Мокрые волосы облепляли ее плечи, вызывающе торчала грудь, еще ниже волновалась покрытая слоем пены вода.

– Чего замер? – щеки девушки чуть порозовели, но голос остался спокойным. – Голых женщин не видел?

В голове у Олена все смешалось. Он захотел ответить, что «видел, но не таких красивых», но в горле что-то заклинило. Из себя удалось выдавить только судорожное мычание.

– Или тебе язык отрезали? – Саттия нагнулась, взяла стоящий рядом с бадьей кувшин, над которым поднимался пар.

– Я пойду… – Олен отвернулся, принялся нашаривать дверь.

– Чего бегать? Я заканчиваю. Ложись на место, только к стенке отвернись.

Стараясь не глядеть в сторону девушки и чувствуя, что от его ушей можно зажигать факелы, Олен пробрался к лежанке. Стянул сапоги и упал на прикрывающий доски тонкий матрас. Уставился в покрытую трещинами стену, но веки опустились сами собой.

Слышал за спиной негромкий плеск, а перед глазами мелькали лица, обрывочные картинки – соседи, друзья по Заячьему Скоку, мать и отец, работа в поле, охота, поездка на ярмарку, Алирна…

Когда вспомнил невесту, сердце сжало, но не так сильно. Олен как-то отстраненно подумал, что прежняя жизнь несколько стерлась в памяти, что ее затмили яркие события последних дней. Тоска по прошлому и боль потери отступили, он смирился с тем, что никогда не вернется назад. Даже дикий страх первых дней, когда метался загнанным зверем, исчез. Ему на смену пришло желание выяснить, что именно происходит и кто он такой на самом деле…

Услышал, как кто-то вошел в комнату, властный голос Саттии, отдающей распоряжения, а затем уснул.

Девятьсот с лишним миль, разделяющие северо-восточную окраину графства Файн и столицу Золотого государства, Цастин и его люди преодолели за семь дней. Сделать это помогли амулеты неутомимости, висящие на шее воинов и у седла каждой из лошадей. За время безумной скачки останавливались всего один раз, чтобы немного передохнуть.

Никто не роптал, все знали, что консул не любит, когда его заставляют ждать.

Разглядев впереди стены Безариона, Цастин испытал такое облегчение, что на мгновение забыл об усталости и о страхе. Дальний путь закончен, осталось только добраться до покоев консула и доложить о неудаче. О том, что случится потом, сотник Чернокрылых старался не думать.

Слишком уж невеселыми получались мысли.

Стены надвинулись, скрыли висящее над городом солнце, большое и багровое. При виде несущихся во весь опор Чернокрылых стоящие у ворот стражники вытянулись, лица их под округлыми шлемами отразили придурковатое рвение. Возчики принялись стегать лошадей, поворачивать телеги к обочине, пешие путники, выходящие из города, кинулись в стороны.

«Дурачье», – со злобой подумал Цастин, проносясь мимо стражников. Мелькнули тяжелые створки, блеснул выложенный из стальных полос герб Золотой империи – диск солнца, наполовину вылезший из-за горизонта, и расходящиеся от него веером лучи. Даже консул, уничтоживший последнего императора вместе со всей семьей, не рискнул сменить герб.

Ворота, как и вся стена, выглядели новыми, хотя их возвели полтора тысячелетия назад гномы, приглашенные из Льдистых гор. Отказ заплатить за их работу полностью стал причиной долгой распри, но укрепления с тех пор верно служили Безариону.

За воротами Чернокрылых встретил обычный городской шум – крики уличных торговцев, собачий лай, ругань, смех и детский визг. При виде гвардейцев в черных плащах становилось чуть тише, но стоило им проехать, как гам возобновлялся с новой силой.