Юлия Пушкарева - Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

Разделить рану. Она не разделяла рану ни с тем сожжённым, ни с другими, кому причиняла боль. Но в этом, пожалуй, есть своя честность и даже красота - как и в том, чтобы породниться с помощью крови.

Уна не испытывала никакого желания заключать узы с Двуликими (глупой привязанности к одному из них ей хватало с лихвой), но при взгляде на плошку с кроличьей кровью под кожей встревоженно забился жар магии.

Давай .

Шёпот, услышанный ею, не принадлежал ни Инею, ни Лису, ни Шун-Ди. В нём сливались сотни алчущих, истекавших желанием голосов - и она не была уверена, что призыв прозвучал на ти'аргском.

"Тёмные боги". Хаос? Говорил ли Хаос так же с её отцом?..

Высокий, по-подростковому нескладный юноша-волк с пепельными волосами, кланяясь, поднёс ей плошку и оскалился. Точнее, это, наверное, означало улыбку - если можно улыбаться с таким напряжённо-вызывающим выражением. Края плошки были жгуче-алыми и блестящими, будто их обшили красным шёлком. Уна сглотнула надоедливый ком и протянула руки.

- Не стоит, Уна, - лорд Ривэн положил одну ладонь ей на плечо, а другую - как бы невзначай - опустил к поясу, где висел кинжал. Он тоже шептал ей на ухо, и Уна мысленно прокляла эту их общую с Лисом идиотскую привычку. - Ты не знаешь, что это за чары. Лучше вежливо откажись, они поймут.

Лис снова достал дудочку - специально, чтобы гневно дунуть в неё - и прошипел:

- О да. Поймут, простят и перегрызут нам глотки. Оставьте её, милорд.

Дорелиец одарил его тяжёлым и мрачным взглядом; веснушки потерялись в бледности.

- Это не твоё дело, менестрель. Я просто даю совет.

- Будете давать советы королю Ингену, - Лис ухмыльнулся. - Или той, кого осчастливите своим браком по возвращении на восток - раз уж у Вас есть такое намерение... Пей.

В его голосе звучали господские, откровенно повелительные нотки, которые в другое время оскорбили бы Уну, но сейчас разбудили щекочущее волнение в животе. Она взяла липкую плошку; пальцы на мгновение соприкоснулись с пальцами Двуликого - тоже липкими и горячими. За его спиной скупой лучик солнца карабкался по дереву Гаар. Мужчина-росомаха - отсюда было видно - надсадно дышал, не отрывая взгляда от них. Несколько женщин-лисиц у костра возбуждённо переговаривались.

- Ну же, - поторопил Лис. - Не тяни.

Паренёк-волк сказал что-то с тем же почти полуприветливым оскалом. Лис хихикнул и ответил на своём языке. Уна вопросительно повернулась к Шун-Ди.

- Мм. Он сказал - наконец-то я вижу того самого, знаменитого золотого лиса, что изведал большую часть Обетованного, - Шун-Ди запустил пальцы в бородку, чтобы скрыть улыбку - точно польстили не Лису, а ему самому. - Лиса с голосом, похожим на дикий мёд. Лиса, знающего столько наречий.

- Не представлял, что так известен в здешних кругах, - хмыкнул Лис, горделиво расправив плечи. - Как думаешь, Шун-Ди-Го, они и о нашей миледи наслышаны? Ну, например: девица с кожей белой, как молоко, и нравом вздорным, как морской ветер. Та, что приручила дракона и не приручила собственную матушку. И не знает, увы, никаких наречий, кроме родимого.

Если бы Уна не держала плошку с кровью, Лис наверняка получил бы новый синяк. Судя по всему, ему кажется, что на сегодня ещё недостаточно.

- Хорошо, что хотя бы не "спутница Того Самого лиса", - сухо процедила она. Лис сверкнул глазами и поднял руки, как сдающийся в плен.

- Заметь, это не я сказал... И пей.

Уна подняла плошку к губам, стараясь отвлечься от тошноты.

Кровь была тёплой, неприятной на вкус и безумно солёной - солью обожгло рот. Уна сделала два или три больших глотка. Это нормально. Почти нормально. Дядя Горо, допустим, охотно ел мясо с кровью, а в дорелийских трактирах им с матерью подавали кровяную колбасу. Ничего ужасного.

Наверное.

На двух глотках, однако, остановиться не удалось: все разговоры смолкли, стихла даже возня молодняка вокруг кроличьих тушек. Двуликие наблюдали за ней с пытливым вниманием. Мужчина-росомаха подался вперёд, его волосы встали дыбом - маслянистые, чёрные, как и мех.

Было без слов ясно, чего именно они ждут. Уна закрыла глаза и осушила чашу до дна; зеркало задрожало, впитывая волны чужой магии. Лорд Ривэн придушенно вздохнул.

Уна подняла пустую плошку над головой, демонстрируя её всем - сначала собравшимся на одной, потом на другой стороне поляны; раздались рык, тявканье, карканье и приветственные крики. Волк, лежавший у костра, заскулил и открыл глаза. Красная лисица в человеческом облике удовлетворённо согнулась в новом поклоне.

- Как ты? Что-нибудь чувствуешь? - обеспокоенно спросил лорд Ривэн.

- Н-нет, - пробормотала она. - Нет. Ничего особенного.

Она лгала. Новый приступ властного, жгучего наслаждения на короткие секунды скрутил её - бездумного, запретного наслаждения, сводящего внутренности. То же животное чувство могущества, что и при нападении оборотней. Уна знала, что так нельзя, но нечто жуткое в ней не считало так и молило о продолжении.

Странно. Уна всегда думала, что лишь более отвлечённые, не самые земные вещи могут сделать её счастливой - книги, остроумная беседа, мечты о далёких землях... Но всё это время, оказывается, хотела совсем другого счастья. Животного восторга от тёмных чар, полёта, подобного тому, что нагадала ей старая Шэги - полёта, где под серебристым крылом дракона ей откроется пульсирующая многоликость мира. Хаоса.

Это счастье было не от света и разума, не от Порядка.

И ещё - глупо отрицать - оно было очень близко поцелую с Лисом.

Женщина-лисица произнесла нечто краткое и внушительное. Шун-Ди провёл рукой по влажному лбу.

- Теперь они видят, что ты и вправду дочь их Повелителя. Они готовы выслушать твои просьбы и служить тебе, если прикажешь.

Уна посмотрела в светлеющее небо над лесом. Уже где-то рядом был Иней, несущийся к ней над деревьями; под ним, наверное, бежал Тим, мурлыча какую-нибудь песенку в ожидании нового приключения.

Она просто выпила кроличьей крови, и ничего не должно было измениться. Но, по странным законам этой земли, изменилось сразу и многое.

- Спасибо, Шун-Ди, но я поняла её. Поняла без твоего перевода.

***

Пару часов спустя Уна, Шун-Ди, Тим и лорд Ривэн (Лис остался у костра) сидели под ещё одним буком - огромным и тенистым, точно зелёный шатёр. У боуги он вызвал тихий восторженный вздох; наверное, восхищение усугублялось соотношением их размеров. Тим тут же запустил перепончатую ручку в карман курточки, достал горсть золотых монет (их всегда было ровно столько, сколько ему требовалось) и принялся выкладывать на подушке мха очертания дерева с шарообразной кроной. Под тонкий перезвон - будто звякали невидимые колокольчики - монеты ползли друг к другу, чтобы срастись краями и после создать единое золотое дерево, красивую безделушку. В исполнении Тима Уна уже видела подобную магию и знала, что деревце растает, как только пожелает боуги; это в значительной степени рассеивало очарование.