Дмитрий Скиф - Чёрный менестрель (СИ)

Менестрель был странный. Время от времени он что-то наигрывал на инструменте, очень похожем на семиструнную испанскую гитару, у которой почему-то не хватало одной струны, но при этом зорко поглядывал вокруг, отчего все путешествующие в обозе примолкали и подбирались...

Отдельно от "сладкой парочки", но в том же фургоне, ехали две девицы. Одна из них, постарше, весьма крупной комплекции, взирала на всех с таким видом, как будто она не бедная родственница в свите купца, как можно было бы судить по её одежде, а военачальник. Младшая девушка, точнее, девочка, похожая по виду на дочь купца, смотрела на свою тётушку с такой неприкрытой ненавистью, что не заметить это мог разве что слепой.

- Я тебе ещё покажу памятник, - пробурчала себе под нос девочка, когда фургон подскочил на очередной кочке. - Ещё посмотрим, кто кого похоронит.

- Хватит бездельничать, - проговорила старшая, отвесив девочке подзатыльник, - назови основные типы пехотных построений в бою, которые применяют вольники...

В следующем фургоне, не считая кучера, ехало двое. Первым был сухопарый купец, больше похожий на мастерового. Его мозолистые руки наводили на мысль о молотке, а не о счётах. Вторым был вольник, но бойцом вольной роты, несмотря на свою одежду, он не выглядел, скорее его можно было принять за купца.

- Скажите, мастер Шпикэрс, - спросил боец вольной роты, похожий на купца, - а вы уверены, что нам нужно именно сорок мешков вашего зелья, не хватит ли трицати?

- Не знаю, уважаемый Депупан, - ответил ему купец, смахивающий на ремесленника. - Теоретически может хватить и тридцати, но, на мой взгляд, лучше подстраховаться.

- А вам не кажется, мастер Шпикэрс, что два золотых за мешок - это чересчур? - спросил вольник.

- Нет, уважаемый Депупан, - ответил тот, кого называли "мастер Шпикэрс", - любое новое изобретение требует денег, И старое, кстати сказать, тоже. Если вы хотите достичь требуемого вами результата, то скупится не след, это потом уже, после испытаний, можно будет уточнить необходимое количество зелья, а пока нам требуется результат...

***

Городские ворота закрылись перед самым носом каравана. Глава пытался уговорить стражников и даже предложил им пять золотых, за что удостоился недоброго взгляда менестреля. Но стражники были непреклонны (именно в этот день их проверял инспектор из городского магистрата, так что пять золотых были вовсе не той суммой, ради которой хранители ворот стали бы рисковать своим тёплым местом).

- Брокуен, наверно, рехнулся, - недовольно прошептала Лутка, доставая из бочонка ещё один солёный огурчик.

- Так-то ты отзываешься о "своём муже"? - съехидничала Ребана.

- Прикуси свой язычок, доченька, - елейно прошипела Лутка, и уточнила:

- А не то знаешь, что будет?

- Ничего не будет, - фыркнула в ответ Ребана, - будешь мне угрожать - я на тебя папе пожалуюсь.

- Какому папе? - искренне не поняла Лутка, забыв про маскарад.

- Да вот тому папе - который рехнулся, - уточнила маленькая язва.

- Так ты согласна с тем, что он рехнулся? - подозрительно ласково поинтересовалась "жена главы купеческого обоза".

- А это уже пусть господин менестрель решает, - скромно ответила "любящая дочь", и ухмыльнулась, увидев, что лицо "её мамаши" перекосилось от досады.

- В город нам сегодня не попасть, - громко произнёс "глава купцов", подъехав к первой повозке, и уже тихо уточнил, - какие будут приказания, капитан?

- А что бы сделали настоящие купцы на нашем месте? - потянувшись, негромко уточнил менестрель.

- Поскольку караван небольшой, - так же тихо ответил Брокуен, - то купцы переночевали бы в трактире, который как раз на такой случай стоит около ворот.

- Который мы проехали десяток минут назад? - уточнил Голушко, беря в руки гитару.

- В нём самом, - подтвердил подъехавший к фургону сержант Билко, изображавший капитана маленькой вольной роты, что охраняла "купеческий" обоз.

- Тогда не будем выбиваться из обоза, - ответил Голушко, начиная настраивать свою гитару: поскольку ночлег предстоял среди посторонних людей, то он, как менестрель, должен был спеть пару песен, чтобы заработать монету-другую...

***

Слоника замучили

Клят╕ москал╕,

Обглоданная куриная ножка пролетела над головой Степана.

Похилився слоник

Хоботом к земл╕:

Большое моченое яблоко, чиркнув "менестреля" по уху, ударилось в стену и разлетелось на несколько частей.

"Прощавай же, Укра╖но,

Ти ж м╕й р╕дний краю!

Надкусанный солёный огурец пролетел мимо лица Голушко, забрызгав последнего рассолом.

Безневинно молоденький

Слоник помира╓! [2]

Большой красный помидор влетел Степану точно в лоб, что помешало сыну украинского народа спеть заключительные два слова: "Гей! Гей!".

Не обращая внимания на то, что он обтекает томатным соком, и что в него летят прочие гостинцы благодарной публики, Голушко поклонился зрителям и вышел из главного зала трактира, высоко подняв голову.

На улице Степан быстро направился к поилкам для лошадей и, отогнав жеребёнка, начал отмываться...

На душе сына "р╕дний Укра╖ни" было погано. Ещё ни разу в жизни публика его не забрасывала объектами (цветами тоже не забрасывали, но он об этом как-то не думал).

- Ну и что вы учудили, уважаемый менестрель? - с трудом скрывая улыбку, спросил Степана подошедший Алак.

- А что, я сделал что-то не так? - уточнил Голушко, продолжая отмываться от томатного сока.

- А вы как думаете? - ответил Диргиниус, на этот раз так и не сумев сдержать веселье. - Если менестреля публика забрасывает мочеными яблоками, то наверняка менестрель "сделал что-то не так".

- А именно? - уточнил Степан.

Голушко как смог отмыл голову от томатного сока и теперь с тоской смотрел на свою испорченную котту. По всему выходило, что котта стирке не подлежала и ей была одна дорога - на тряпки.

- Видите ли, дорогой друг, - начал Алак. - Я, конечно, понимаю, что если у нас на севере говорят несколько иначе, чем на юге, а речь на востоке, в вольных городах, отличается от речи в обоих королевствах то, наверное, и у вас, в вашем мире, речь может сильно различаться. Но простая публика, которая собралась в этом трактире, такими вопросами не задаётся. И когда менестрель поёт песню, в которой никто не может понять ни одного слова, то публика реагирует именно таким образом.

Только в этот момент до Голушко дошло, что он пел песню на украинском языке, который никто, кроме его самого, в этом мире "не разумеет".

[1] Всего в местном календаре было 8 месяцев, 7 по 52 дня посвящённых добрым богам и 1 из 1 дня (в високосные годы из двух) посвящённый богине хитрости и коварства.

[2] Слова Юрия Лысенко, известного под творческим псевдонимом Юрко Позаяк.

На следующее утро караван с уже отмывшимся "менестрелем" вошёл в ворота города Маэд, куда он не успел попасть вчера. Особенность этого большого города состояла в том, что через него проходили два тракта, соединяющие северную и южную части вольных городов. Маэд жил торговлей, и в нём были постоялые дворы всех более или менее значимых вольных городов. Именно в Маэде Голушко впервые вблизи увидел жителя Тапии, того самого города, который он подрядился сжечь.