Александр Гребенкин - Люди как птицы

А потом пришёл ветер, и остановился, запутавшись в густой занавеси вишнёвой ночи, зашелестели пальмы, и грозными взрывами разбивались волны о скалы.

На следующий день, несмотря на ненастье, я, подобно чайке, воспарила среди скал над морскою волной, цепляла вал рукой и взмывала ввысь к утёсу, на котором застыл восхищённый Максим.

— Почему ты так редко летаешь? — задал он мне давно интересовавший его вопрос.

Я опустила лицо, будто изучала, как волна намывает песок и выбрасывает на берег крабов. Он ждал ответа, и я сказала:

— Чтобы летать, мне нужно быть одинокой.

— Значит виной всему я? — встревоженно спросил он.

— Любовь меня привязывает к земле, и я теряю свою способность… Но… я не могу не любить тебя! Я очень благодарна судьбе за то, что встретила тебя, ты мне очень дорог…

Он обнял меня, и мы, спустившись вниз, побрели по песчаному берегу.

— А научи и меня летать, — нерешительно попросил он.

Я вздохнула.

— Ну, ты же знаешь — этому не учат. Научиться летать невозможно… Это скорее… состояние духа. Конечно, это трудно понять.

— А как ты обнаружила этот талант в себе? — спросил он.

— Сначала, когда папа взял меня с собою в полёт, я думала, что умру от страха. Никакого желания летать тогда я не испытывала. Правда было чудесно, красиво, но страшно! Всё это потом приходило во сне, но всё же было страшно.

— Гера, а где твои родители?

— Они умерли. Для всего мира умерли. Но, лучше не будем об этом… Было это давно, я была ещё подростком. Меня воспитал профессор Братусь, он и сейчас мой сосед.

— А когда же ты совершила свой первый полёт? Тебе запомнился этот день? — допытывался мой возлюбленный.

— А это пришло само. Произошло это событие в начале лета. Я стояла в запущенном парке, заросшем орешником, травой и цветами на заглохшей аллее. Смотрела на сень могучих тысячелетних лип. Наверху, в свежей зелени, порхали, посвистывая, пёстрые птицы. И мне так захотелось к ним, к вершинам лип, и я почувствовала, что отрываюсь от земли и парю над дорожкой! А потом мне захотелось подняться к вершине тополя, ушедшей высоко в небо. Я представила себе это и спустя минуту была уже там! Летала ещё очень медленно и осторожно. Нет, страху не было, просто не умела управлять собой, и боялась об что-нибудь расшибиться. Совершала полёты лишь ночью, когда и сами звёзды летали меж деревьев, как светляки.

— А как же остальные твои способности? Птицы летят в нужном тебе направлении, ты умеешь дарить цветы, извлекая их из воздуха, ты входишь в картины, направляешь мяч в ворота, не прикоснувшись к нему… Всё это поражает! — горячо взмахнул руками озадаченный Максим.

Я улыбнулась и вздохнула:

— Научишься летать — придёт и всё остальное. Скажу только — это не самое трудное… Просто, иногда ты видишь всё это в окружающей тебя материи, остаётся только приложить силу, умственную, или энергетическую.

Максим остановил меня за руку и внимательно посмотрел в глаза:

— Послушай, Гера, а ты не хотела бы…

Я сразу угадала, о чём он хочет спросить и поспешно возразила:

— Нет, не хотела бы. Ни деньги, ни власть меня не интересуют. Да и тебя тоже — иначе я бы не стала связывать с тобой свою судьбу. Я чувствую людей, и ты не такой, ты чистый! Мне важна сказка полёта, красота и радость мира. Мне хотелось бы прожить эту жизнь ярко и приносить максимальную пользу, но какое-то время меня охватывали сомнения. Наконец, я нашла себя в танцах. Я хочу приносить радость людям, танцуя и отдавая часть своего мастерства другим.

Максим обнял Геру своими тонкими, но сильными руками и прижал к себе, словно защищая от ветра.

Ночь накрыло тёмным плащом туч и мелкой сеткой дождя. Фонари дрожали во тьме.

Запахнувшись в тёплый халат, я сидела на балконе, и слёзы мои капали в унисон с дождём. Трагическая судьба Юлия Валерьевича Братуся, человека, который после ухода отца и матери, воспитал меня и поставил на ноги, тяжёлым камнем легла на душу.

Это случилось, когда мы с Максимом были на юге. Как рассказала взволнованная соседка к Юлию Валерьевичу пришли какие-то люди в тёмных плащах. Профессор вышел с ними, у парадного входа обернулся, сообщил, что уходит ненадолго и сел в чёрную машину. Десять дней от него не было ни слуху, ни духу. А затем в квартире соседки раздался звонок. Звонивший не представился, просто сообщил, что гражданин Братусь скончался в условиях предварительного заключения…

Отгремел оркестр, и серая осенняя земля засыпала гроб, и застыл над могилой деревянный крест. Максим как мог утешал меня, но ощущение несправедливости происшедшего не оставляло.

Заказав памятник, я шла одна по улице, и на душе у меня было тяжко.

Трагедия с близким человеком совпала с официальным и непонятным для меня закрытием балетной студии, где я работала. Так что в считанные дни я оказалась одинокой и безработной.

***

У Максима сегодня была лекция в институте, поэтому я шагала в одиночестве и плакала вместе с осенью, которая багряно-жёлтой листвой осыпала мне путь. Я стала под деревом и жестом руки вызвала целый цветной дождь.

Я смотрела на эти кружащие и опадающие листья, потом подошла к скамейке и тяжело села. Мне сегодня не леталось, хотя и хотелось бы взвиться в холодный и прелый осенний воздух и полететь вслед улетающим журавлям.

Рядом со мною сел какой-то высокий мужчина в чёрном старом плаще и серой шляпе.

Он сидел на противоположном конце скамьи, но я всё же чувствовала сильную энергетику его большого тела, сдержанность его огромной силы. Хотелось встать и уйти, но я почему-то не могла подняться. Собравшись с силами, я встала, бросила взгляд на соседа и встретилась с его сумрачными и суровыми глазами. Он встал, взял меня за руку и вынул из кармана бутылку.

— Пейте, — строго сказал он.

Я покачала головой.

— Нет.

— Отпейте глоток, и вам станет легче, — промолвил человек всё так же сурово. Вглядевшись, я поразилась. Вся судьба была написана на его землистом, худом, длинноносом лице, изрезанном морщинами. Под жёсткими усами, сивыми от табака, таились плотные, крепко сжатые губы.

Я повиновалась и нутро обожгла какая-то жидкость. Сначала мне было неприятно и горько, потом легче, как будто по жилам растеклась живая вода.

Я присела на краешек скамьи, и он сел рядом.

— Послушайте, я не знаю, что мне делать, — заговорила я. — Жизнь поворачивается ко мне своей тёмной стороной, я это ощущаю. Я потеряла самого дорогого мне человека, любимую работу и чувствую пустоту…

— Как трудно быть стрелой в полёте. Не сломаться, не упасть, а лететь, — загадочно сказал он, блеснув глазами. — Но вы же не одиноки, как одинока стрела в своём полёте?