Игорь Семёнов - Катавасия (СИ)

- В коло все! Что встали? Аль не люди?

Друзья молча присоединились к остальным, сплелись руками, положив ладони на плечи стоящих рядом. Откуда-то появились гусли и что-то похожее на гитару, только с деками миндалевидной формы, пошли, передаваемые по кругу. И неслись песня за песней над землёй, пропитывая огонь, провожая чистые души.

Первым пел Птах. Пристроив поудобнее гусли, парень слегка склонил голову вправо, словно различая в вечереющем небе отлетающие славенские души, словно прислушиваясь к их затихающим голосам, медленно перебирая струны, начал:

Ой, на море да на синему

Орёл с соколом купались,

Орёл сокола пытал-вопрошал:

"Был ты, сокол, по-над речкой,

Не видал ли грозной сечи?"

Сокол водит головою:

"Там обоз орда брала,

Порубила жён и воев,

Кровью землю полила...

А орлы-чернокрыльцы,

Славенские дозорцы

Налетают, подлетают,

Душу слава доглядают.

Там вой молодой

Отца с мамой вспоминает,

"Поможи мне, Мать-Сыра-Земля,

На колени встати,

Меч честной достати,

Орлам-чернокрыльцам,

Славенским дозорцам

На память отдать.

Чтоб летели к дому,

Родителей встречали,

Про битву гуркотали,

Про долю их сына,

Что лёг на чужбине...

Сильный, молодой голос сплетался с перебором струн, то затихал, то возвышался, лился плавным легато, срывался в яростное стаккато, вновь лился плавно. Многие подпевали Птаху вполголоса, а кто и - одними губами, беззвучно. Гуслям вторила "гитара" в руках Ольхи, стоящей рядом.

Песня закончилась. Инструменты пошли по кругу дальше. Песня шла за песней, какие-то из них пелись всеми, какие-то - в одиночку, вдвоём-втроём. Тур, закончив что-то яростное, чуть ли не в духе и стиле "Охоты на волков" Высоцкого, толкнул Дедкина локтем:

- Петь будешь? Держи ситару.

Виктор принял инструмент, осмотрел изучающе, провёл пальцами по струнам. Гитара как гитара, даже струн шесть и строй почти такой же, за исключением четвёртой и пятой струн. Подстроил, песня пришла сама собой. Слева, узнавая песню, тоненько подхватил Каурин:

Над землёй бушуют травы,

Облака плывут кудрявы,

А одно, вон то, что справа -

Это я, это я, это я,

И мне не надо славы.

Ничего уже не надо

Мне и тем, плывущим рядом,

Нам бы жить - и вся награда,

Нам бы жить, нам бы жить, нам бы жить...

Дедкин пел, прикрыв глаза, возникая в памяти, перед ним проносились лица товарищей, летящие МИГи, разрисованные опознавательными знаками чужих государств, кувыркающиеся, падающие на чужую землю... Зачем? Чей жирный зад прикрывали тогда? Правители и страны в памяти почти что перемешались. Слава богу, здесь он нашёл КОГО прикрывать, вступая в бой. И не под чужими знамёнами и значками, а за свою землю, за свой народ. Какой к чертям собачьим - параллельный мир! И пусть выглядело всё в этом мире совсем не так, как привык с детства, пускай бой, происходящий на земле, выглядел более страшным, чем тот, что приходилось наблюдать сверху, чем просто воздушная схватка, когда не видишь лица, и, тем паче глаз противника, а только бездушную машину, в которую стреляешь без колебаний, не думая, не вспоминая даже, что за железкой сидит такой же человек. Струны взорвались болью:

...Ах, зачем война бывает,

Ах, зачем. Ах, зачем, ах, зачем,

Зачем нас убивают?...

"Валерке, небось, полегче, - вдруг подумал Дедкин, - Он такого в жизни уже насмотрелся. А с автоматом ли, с мечом, велика ли разница!". Оглянулся на Каурина, судя по лицу, Валерия обуревали похожие мысли. Обвёл взглядом вокруг, люди стояли молча, вспоминая, как видно, каждый о своём. Птах, подняв голову, шевелил губами, вероятно, пытаясь запомнить песню. Дедкин мотнул головой, стряхивая груз воспоминаний, закончил песню:

Над землёй бушуют травы,

Облака плывут, кудрявы,

И одно, вон то, что справа -

Это я, это я, это я,

И мне не надо славы.

Отзвучал последний аккорд, Виктор молча ткнул ситару Каурину, тот, мотнув головой, передал дальше, Марцинковскому. Тот взял, неуверенно тронул струны, вспоминая, тихонько начал:

Чёрный ворон, чёрный во-о-рон,

Что ты вьёшься над моею головой?

Ты добычи не добьёшься,

Чёрный во-о-о-рон, я не твой...

Неожиданно для себя Александр услышал, как ему подпевает множество голосов, удивлённо огляделся: пели почти все. Тур аккомпанировал на гуслях, его хрипловатый бас, казалось, поддерживает более высокие голоса, не давая упасть. Марцинковский, опешив, чуть не сбился, но остальные, подхватив, понесли песню дальше, предоставив спасительную паузу. Александр закончил, отдал ситару Птаху, замкнув круг, спросил шёпотом:

- А вы-то откуда её знаете?

- Я б тебя то же самое спросил, - прошептал парень, - Видать, песня, ещё до раскола родилась, да сохраниться смогла. Чуточку только слова разнятся.

Костёр догорел, люди, двигаясь по кругу, бросали на угли землю, кто - из шлемов и шапок, кто - горстями. К утру курган был насыпан в полтора человеческих роста. Ольха с Ярой, шепча наговоры, разбросали по рыхлой земле семена полевых трав. Всходы поднялись на глазах, зазеленели, распустили листики, выгнали вверх бутоны, вытянулись по пояс человеку, расцвели многоцветно, укрыв прах ласковым, баюкающе шелестящим под ветерком, разнотравным ковром.

В лучах восходящего солнца справили страву. Благо, в разорённом ямурлаками обозе, снеди и напитков было вдосталь. Щедро окропили курган мёдом, пивом, разложили птицам снедь.

Починили покорёженные телеги, погрузили, увязав, разбросанные узлы с мехами, запрягли. Возы вытянулись в нитку, окружённую воинами. Берегини, попрощавшись, ушли.

Обоз тронулся. Дедкин, Каурин, Марцинковский, Птах, Вяз и Лютик ехали в арьергарде, прикрывая последний воз, которым уверенно правила чудом спасённая Берёзка. В седле у Вяза спереди пристроился Снежко. Парень вертелся, восторженно пожирая глазами Александра, дружинников, доспехи, оружие. Каурин отыскал свой двуручник, о котором в запале драки с ямурлаками, так и не вспомнил. Меч так и провисел за спиной, пока Валерия не сшибли и не обезоружили. Расставаться с произведением рук своих Валерий не пожелал, хотя Вяз предлагал подобрать получше. Дедкин и Марцинковский, впрочем, к обиде Каурина, от предложенного Вязом не отказались. Правда, старое своё оружие отыскали, сложили на телегу. Ехали не спеша, переговаривались.

Глава 16

Солнце стояло высоко над головой. Псы старательно, в два языка, вылизывали двинцовскую физиономию. Вадим проснулся, ошалело повёл вокруг мутными спросонья глазами, абсолютно не соображая, где он находится. Тем паче, что снилась Двинцову прежняя его жизнь: он снова участвовал в каком-то идиотском судебном процессе, причём проигрывал, а судья злорадно заявлял, что, согласно последнему Указу Президента, взыскание, наложенное на ответчика, разделяет с последним его адвокат, причём солидарно и в равных долях. Постные рожи престарелых "народных" заседателей и секретаря постепенно зеленели и вытягивались в упыриные хари.