Игорь Семёнов - Катавасия (СИ)

- Иди с миром, брат. Пусть боги примут твою беспокойную душу, пусть простят твои прегрешения.

Вдвоём соорудили краду, перенесли на неё останки Горивоя, Сварно, павших волков. Белого волка нигде не было. Волх спохватился:

- А где леший? Я его в самом начале потерял.

Забеспокоился, вспоминая, Сувор:

- А ты Гавнилюка не видал?

- А он здесь был? С ними?

- Неж-то утёк, гад подколодный!

- Погоди, волков спрошу.

Обернулись к волкам. Звери обессилено разлеглись, зализывали раны, на зов с трудом подняли головы.

Во время молчаливого, точнее, неслышного человеческому уху, диалога, Сувор всматривался в крупного рыжеватого волка, корноухого, с рассечённым лбом. Ещё сомневаясь, спросил, как выдохнул:

- Вулдай?

Волк приподнял голову, слабо вильнул хвостом, заскулил.

Сувор кинулся к Вулдаю, обнял за шею:

- Осиротели мы с тобой, обездомели.

Слёзы, долго сдерживаемые обоими, прорвались. Человек и зверь, оба покрытые ранами, оба корноухие, обнявшись, рыдали на влажной от росы траве.

К ним подошёл Волх, сказал, хмурясь:

- Гавнилюк-то, кажется, утёк. За ним вроде леший кинулся. Пошли, пошукаем, может, след сыщем.

След отыскался вскоре. Шагах в восьмидесяти от опушки, лежало тело белого волка. За ним тянулся темно-синий кровавый след. По всей видимости, леший в горячке ещё пытался какое-то время преследовать беглеца. Меж лопаток его был глубоко всажен кривой нож-скрамасакс. Зубы сжимали клок узорчатой окровавленной ткани. Вдаль, по-над рекой, уходила глубокая ископоть, меж нею на траве изредка попадались небольшие кровавые пятна, размытые росой.

- Ушёл, гад! - Сувор зло хлопнул рукой по бедру.

Подняли погибшего лешего, отнесли на краду.

Подожгли, постояли, прощаясь. Кой-как присыпали кострище с останками землёй.

Волх обнял Сувора:

- Бывай, брат! Пути наши покуда расходятся. Мне - на рать волчьи полки сбирать-скликать, тебе - куда сам надумаешь. Вулдай сказал, что с тобой пойдёт. Решил уже, что делать будешь?

- Решил вроде. К Славгороду подамся. Я ведь из Отрубного мира вышел когда-то в тех местах. Там, где-нибудь рядом и поселюсь. Может, Славгородский князь Игорь Святославич к себе в дружину возьмёт. Одни мы с Вулдаем остались, да ещё оба корноухими враз стали. Куда ж теперь друг без друга. Ну, бывай тоже, не поминай лихом, может, и свидимся ещё. Да и с Гавнилюком свидеться надеюсь. Скорее бы та встреча!

- А коли я его первым увижу, так уж не взыщи, тебя дожидаться не стану.

- Не искать же меня. Всё одно - не человек, Бог суд над ним сотворит.

Волх ударился о землю, обернувшись огненно-рыжим волком, кивнул на прощанье головой и, в сопровождении второго волка, неспешно потрусил в глубину леса.

Сувор покопался в перемётных сумках, достал чистую рубаху, надрал на полосы. Промыв раны, перевязал себя и Вулдая, обработал раны Сирку. Осторожно, опасаясь причинить боль, взвалил волка поперёк седла, взобрался сам позади друга, тронул слегка каблуками. Конь шагом направился вниз вдоль речного берега. Ехать было далеко.

Глава 19

- А откуда они берутся, ямурлаки эти? - спросил Дедкин, поравняв Мишку с жеребцом Вяза, - народ что ли такой? В каких землях живут?

- Какой там народ! Такое разве людьми зваться может! Нечисть, она нечисть и есть. Одно только, что все они когда-то людьми были.

- Людьми? - поразился Дедкин, - А после как?

- А вот так. Тебе бы лучше о том у волхвов вопрошать. Ну, да, расскажу, как умею.

Каурин с Ляхом подъехали поближе. Вяз начал свой рассказ:

- Когда-то давно, ещё только-только мир надвое разделён был, или даже незадолго до того, появились среди людей такие, что, светлых богов отринув, Покон ими данный презрев, на службу Ящеру предались. Даже не слугами Ящеровыми, а рабами его себя кликать стали, в том и клятвы давая. И средь зверей подобные им появились. Из зверей-то какие всем племенем на службу врагу перешли, какие, подобно людям, надвое поделились. На что волки светлыми воителями рождены были, а и средь них порченные нашлись. Их волколаками звать стали. О том спорят много: кто говорит, что и не волки это вовсе, а всё те же люди, поскольку человечий облик принимать могут. Путаница большая пошла. Ведаете то, аль нет, но в стародавние времена всяк человек мог в зверя перекинуться, в медведя там или тура, а чаще - в волка. По-разному, конечно. Кто-то - во всякий миг, когда восхотел, а кто - в полнолуние лишь. Со временем терять стал род людской дар этот чудесный. В наше время уж редкий так может. А кто умеет, тот опасается. Потому как за волколака принять могут, доказывай после, что не так. Смекнули, что к чему? То-то вот. А людей простых, не оборотней, которые к Чернобогу перекинулись, тех как раз ямурлаками звать стали, ибо они право святое людьми зваться утратили. Средь них тоже разные бывают. Одни - те тайные ямурлаки. Они до поры со своим родом-племенем живут, речи правильные говорят, семьи заводят, детей растят. А жертвы страшные хозяину своему тайно приносят, да наушничают втихомолку, вести во вражий стан шлют, людей меж собою ссорят. Могут даже кого невиновного в пособничестве Ящеру обвинить облыжно. Им, ямурлакам-то, лжу сказать запросто можно. Правда, оболгать кого в открытую, прямо, не могут они. Потому как их тогда сразу на Божий суд выставят, тут уж и Правда наружу выйдет. А тишком, шепотком, да намёком, да так, чтоб не распознали, кто слух пустил. А если, допустим, подступит вражье войско к стенам градским, тут они должны тишком или сторожу сгубить, или, там, ворота отпереть.

Но только такими они до поры бывают. Приходит срок, когда им из тайных в явные ямурлаки переходить надо. Как и почему то творится, мне не ведомо. Видать, нутро гнилое своё брать починает, наружу выказываясь. А какие - и сразу, Правде изменив, в явные ямурлаки уходят. Они, конечно, тоже с виду не враз меняются. Но от людей сразу уходят. Как они там живут, какие у них порядки-обычаи, не знаю я, да и вам узнавать не советую. Знаю лишь, что в пищу и человечину потребляют, и зверятину, для человека запретную. Со временем душа у них гнилью покрывается, чернеет. А позднее и тело меняться начинает. Перво-наперво, речь коверкается, потому как слово человечье, как и молвь звериная, они от Бога. Которые ещё могут через пень-колоду объясниться, а которые - слов двух в одно не свяжут совсем. Да, небось, сами слышали, как тот ямурлак говорил, что нас жрать собирался. А чтоб друг-дружку понимать, им Враг свою молвь дал, ту речь ни зверю честному, ни человеку, Покон блюдущему, ни в жизнь не осилить. Чуждое, так оно совсем чуждое. Иначе и не скажешь. После у них и вид меняется. Вместо лиц - рыла страшные вытягиваются, у кого - и рога отрастают, у кого - хвост появляется или копыта. Только и рога эти, и копыта с хвостами ни у одного зверя не встретишь, иные они по виду. Кожа может цвет сменить, позеленеть там или в багрец окраситься, ещё как-нибудь. Всё это вида мерзкого, злобного. Я так мыслю, что задумано Врагом было, что люди одного вида ямурлачьего устрашатся. Ан нет! Молвят же, что человек ко всякому привыкнуть может. И обвыклись. Смотреть-то на них всяко мерзко, да только страху того, какого ждали мало кто выказывает. Разве что попервой когда встретишься. Да и то, в бою, к примеру, рассматривать недосуг, там иное глазом ловишь. Дитя малое, конечно, испугается, так дитю рядом защита есть. Уразумели? Ну, а коли не уразумели, то вскоре этой касти вдосталь навидаетесь.