Диэр Кусуриури - Край Ветров: Пироманс

— Конечно, в сердце материка чудеса поинтересней, — произнес Ари задумчиво. — Но в этой тяжелой простоте тоже что-то есть, скажи?

Они подошли ближе. Никс заглянула внутрь колокола — языка не было. Ари прикоснулся пальцами к черному металлу, попытался толкнуть… колокол остался неподвижным.

— Вот же здоровенный!

Никс, обойдя арку слева, взглянула на город внизу.

— Так и какая у него история? — спросила она Аристарха, обернувшись.

Тот все осматривал колокол.

— Насколько я запомнил из статьи, — начал он, — до изобретения радиолокации и ее распространения, этот, тогда уже солидного возраста, экспонат служил звуковым маяком, использовался в туманы и шторм. Тогда он стоял ближе к морю. Сам по себе колокол древний. Возможно, древнее города. В основе своей он бронзовый, а сверху идут уже другие металлы — это обнаружилось при реставрации, случайно. Толкуют, к тому же, что раньше он не только помогал морякам напрямую, но и был чем-то вроде олицетворения голоса самого… Потерянного, да, так и говорят. Словом, эта штука как минимум до середины прошлого века имела ярко-выраженное религиозное значение. Кто знает, чьим языком он считался до того, как Пламенное Просвещение вошло в силу?

— Думаешь, с его помощью звали местных диад?

— Почему нет?

Ари, обошедший колокол со всех сторон, наконец сел на парапет рядом с Никс, опершись спиной о кирпичную колонну, и стал смотреть на море, щелкая костяшками пальцев на левой руке. Эту руку он повредил при осаде колонии, и ее же ему потом окончательно исцелил Эль-Марко. Никс все равно было слегка неловко за произошедшее. Шрамы у Найка, рука Аристарха… смерть Абеляра Никитовича. Она понимала, что прямой ее вины в этом нет, но все же, все же…

Она тоже взглянула на расстилающийся внизу пейзаж. Вода казалась темно-зеленой, а городские парки и аллеи — почти черными. Половину неба заняли пышные желтоватые облака, похожие отчего-то на самодельный хлеб: этакие румяные сдобные булочки, хорошо пропеченные с донышка. Рыжеватое солнце клонилось в сторону горизонта.

— Я изучал священные тексты, — внезапно сказал Ари.

Никс вздрогнула, взглянула на него. В болотно-зеленых глазах Аристарха отражалось небо, сам он казался предельно сосредоточенным.

— Достаточно долго, — продолжил Ари. — Я пел в хоре при храме и ждал, ждал, когда Потерянный к нам вернется. Как и другие дети.

— Я совершенно не религиозна, — сказала Никс. — Нам, как ты знаешь, нельзя входить в его храмы.

— Об этом я тоже думал, — Ари сорвал травинку, стал вертеть ее в руках. — Но понять так и не смог. И еще Пламя Самоубийц это… Когда я вырос, я понял, как много зла есть в наших писаниях и ритуалах. Но и многое — хорошо. Правильно, что ли. Полезно для человека вообще. Некоторым людям ведь просто необходимо иметь в себе понятие греха, иначе ничто не остановит их.

— Ну и как по-твоему, то, что мы собираемся сделать… Что бы сказал об этом Потерянный?

— О, Потерянный бы одобрил. Судя по ранним текстам, еще не слишком сдобренным цензурой, этот малый бедокурил как не в себя, словно пьяный вомбат. И если представить, что, как и пишут, все сущее — творение его, то, стало быть, это он поместил Вьюгу в сон? Он сделал так, чтобы родилась ты, он — опосредованно — дал тебе силу ее разбудить. И если этим самым он хочет проверить мир на прочность, а то и разрушить его — кто мы такие, чтобы мешать его плану?

— То есть ты думаешь…

— Нет, я так не думаю, — Ари покачал головой. — Я предполагаю, что так может думать та часть церкви, которая отделилась и хочет помочь. Я не стал при других об этом говорить — долго, скучно и ни к чему.

— Понимаю. Наверное.

— Я ведь, если подумать, не верю в Потерянного, — Ари выбросил травинку вниз, и она полетела куда-то к морю. — То есть я не думаю, что реально ходит где-то мужик, или женщина, без разницы, который когда-то все это заварил. Но я верю в образ того, кого мы все ждем. Тот человек из хроник, я думаю, давно уже мертв. Но все еще живы отголоски его мыслей и дел, ведь он точно был, точно существовал, и если когда-нибудь ты увидишь что-то на первый взгляд нерукотворное, необъяснимое, прекрасное — знай, это, скорее всего, отзвук великих дум того, кто никогда уже не вернется. Возможно, тебе, огоньку, который любит пугать дурных мужиков возле памятников коням, предстоит стать дланью Потерянного, простертой сквозь века. И свершить историю. Но это может быть совсем не то, чего ожидает церковь.

Ари торжественно замолчал.

— Ты что сказать-то хотел? — переспросила Никс. — Я немного запуталась.

— Сам уже не знаю, — он поднялся, стряхнул с джинсов пыль. — А. То, что думать, будто ты в состоянии с наскока понять, что там задумали высшие силы, — наивно. Вот, допустим, ага… вырвал Потерянный Сердце Мира и отправил его в морок. Из-за того ли, что разозлился на людей? Или ему нужно было что-то, что заслонит черный город Сол от взгляда солнца, что, как говорят, едино во всех существующих ныне мирах?

Никс вспомнила морок, вспомнила солнце морока. Действительно. Ни разу не было оно иным. Луна была красной, похожей на яблоко. Небо сверкало тысячью разноцветных звезд. Но солнце — солнце всегда было таким же, как в "землях исхода", как называет реальность Керри.

Никс показалось, что в этих словах Аристарха есть что-то еще. Она упускает что-то — снова, снова! Не может поймать тонкую ниточку истины… Намек, словно неправильный ключ, не открывает замка — нечего открывать? Замок, словно паззл, не собран?

— Ари, а что еще ты можешь рассказать мне о Потерянном? — спросила Никс.

— Ну, много чего. Легенды, мифы… смешные истории. Ты решила пройти краткий курс теологии? Если я правильно понял, зачем ты спрашиваешь, — нет, ничего о Вьюге там нет. Легенды молчат. Если что-то и было — сделано это было тихо и чтобы никто не знал… или это порочило светлый образ, и церковь вымарала сей мерзкий пасквиль из своих же скрижалей.

— Ты просто начни, — попросила Никс, — а я буду слушать.

— Ладно, — Ари стукнул костяшкой пальца по боку немого колокола. Металл тихонечко загудел — на самом пределе слуха. — Останови, как надоем. Тысячелетья назад…

Мироходцы: полет

Казалось, эта холодная сухая пустыня не имеет начала и конца. Тут и там из песка выступали голые серые скалы, закрывая горизонт и не позволяя оценить размеры этой ветреной бесконечности. Айре хотелось пить. Ему хотелось лечь навзничь и проспать целую вечность — но он не позволял себе ныть, хотя чувствовал, что скоро сотрет в лоскуты крепкие кожаные сапоги. Ноги-то подлечить не так уж сложно, а вот сапоги… а, все равно придется штопать на следующей стоянке.

Приближающийся рассвет не радовал. С рассветом эти мертвые земли заполнит беспощадный зной. Шестой день они идут через эту проклятую, забытую людьми и богами пустыню, словно разучились открывать двери и проскальзывать между мирами, легко преодолевать расстояния, недоступные простому человеку, даже если он посвятит этому всю свою жизнь.