Стивен Эриксон - Падение Света (ЛП)

Равновесие, Смертный Меч. На каждый поступок есть ответ. Каждое деяние порождает…»

— Если бесплатно, — прервал ее Хунн Раал, — то зачем ты это делаешь для меня?

«Для тебя? Думаешь, наглость способна очаровать? Я женщина, не малолетняя девица, оставившая на траве свежую кровь. Мне нет дела до тебя, Раал. Но ты выучишься терпеливости. Придется, и потому я не требую платы за дар. Свет должен встретить Тьму как равный…»

— Он не равный, — бросил Хунн Раал. — Темнота склоняется перед светом. Пасует, слабеет, бежит.

Снова вернулся дребезжащий смех. «Ты плохо прислушиваешься к моим словам. Склоняется? Бежит? Взгляни в ночное небо, глупец, и оцени: кто стал победителем в споре Света и Тьмы? Напейся до бесчувствия и проверь, чем встретит тебя забвение — светом или мраком. В вечности Свет всегда должен проигрывать. Гаснуть, мерцать, умирать. А Тьма процветает по обе стороны Жизни.

Передай это своей верховной жрице. Проткни ее дутые заблуждения, Смертный Меч. Желая победы в этой нелепой войне, вы проиграете».

— Мать Тьма уже сдалась нашим требованиям. Если случится битва, враг падет. Ничто не помешает походу на Харкенас. Так что, женщина, мне плевать на свет и тьму. Я одержу победу ради Легиона, завоюю служилым заслуженную справедливость, и если знати придется ползать на коленях, я посмотрю на их унижения с удовольствием.

«Разожги мне огонь».

Кривясь, Раал ответил: — Посмотрим.

«Разожги мне огонь».

— Ты не слышала? Я подумаю.

«Тюрлан ита сетараллан». Казалось, она влезла в него, схватив не сердце, не горло, но член. Внезапный жар обуял тело и через миг он яростно выбросил семя, видя, как его сожрало пламя. Женщина смеялась. «Разожги мне огонь».

Она отпустила Раала. Он пошатнулся, моргая, снова увидев обыденность лагеря, одинокий костер и дюжину свидетелей-солдат.

Хунн Раал опустил глаза. Все время разговора с демоницей он стоял посреди костровой ямы. Сапоги сгорели, кожаные брюки наездника стали черными и тесными, местами лопнули, показывая белую безволосую кожу. Член свисал над остатками пояса, с конца капало.

«Ай, Бездна побери…»

И все же. Ее хватка была крепкой. Ему хотелось ощутить это снова.

* * *

Инфайен Менанд села на постели, отвела волосы от глаз и прищурилась на лейтенанта. — Он делал что?

— Мастурбировал, сир. А одежда горела.

— Но пламя ему не повредило.

— Да, сир.

— Хмм. Думаю, мне хочется такой магии. — Подняв взгляд, она уловила намек на веселье в стоявшем навытяжку солдате и скривилась. — Насчет пламени, идиот, не другого. Иди.

Когда солдат скрылся, Инфайен посидела еще немного и встала, взяла плащ и вышла из палатки.

Прошла по лагерю и оказалась на верхней дороге, что идет параллельно главной улице Нерет Сорра. Вскоре она добралась до двора крепости, пересекла его и оказалась в самом имении. Излучение выбивалось из камней, лилось по стенам и полам, сочилось со сводов, так что каждое окно казалось не порталом солнечного света, но тусклым пятном, портящим общее сияние. Интенсивность нереальной ауры усугублялась по мере приближения к освященному восточному крылу крепости, ныне называемому Храмом Света.

Архитектура мало соответствовала пышному названию — почти все комнаты тесные, с низкими потолками, каменные плиты полов исцарапаны и выщерблены после небрежного таскания мебели. Главная Палата Света, местоположение одноименного Трона, была на нижнем этаже. Верхние этажи разрушили, позволив золотому свету взлетать к небесам с такой мощью, что не видно было шатра-купола. Казалось, верхом здания завладело новорожденное солнце.

Зрелище это не особо впечатляло Инфайен, как и все, что она до сих пор видела в жизни. Она признавала в себе нехватку воображения и неумение удивляться, но не считала их слишком ужасными пороками. В подобных местах сомнительного величия она старалась демонстрировать неуклонную суровость нрава, и эта черта делала ее самым уважаемым и грозным капитаном Легиона Урусандера. Но ни гордости, ни самодовольства не было. Ведь это наследие рода Менанд, остатков героической фамилии, испытавшей падение престижа, постепенно потерявшей всеобщее почтение — притом без особой вины кого-то из членов семьи. Напротив, долг, честь и умение командовать заставляли предков Инфайен вставать в передние ряды любой битвы, лезть в самое пекло, в безнадежные вылазки и обороны. Остальное довершили неумолимые законы вымирания. Имя Менандов стало синонимом неудач.

У Инфайен была незаконная дочь Менандора, пригретая другой семьей в виде некоей бледной пародии на обычай заложничества, но это не повлекло никаких выгод, позволив лишь избавить Инфайен от забот о ненужном ребенке. Она даже не вспоминала о нежеланной дочери.

Необходимо воображение, чтобы планировать будущее детей, предчувствуя и оценивая потенциал. Инфайен видела в Менандоре — в тех редких случаях, когда вообще задумывалась — лишь ущербное замещение себя самой, ведь вскоре ей выпадет случай умереть в своей битве, в своей безнадежной вылазке. Так что ублюдочная дочь — еще один естественный шаг в неизбежном падении семьи.

Новая кровь не имеет шансов устоять против судьбы Дома Менанд, ведь судьба хладнокровна и готова пролить всю кровь без остатка. Семьи редко гибнут внезапно. Более обыкновенным, понимала она, является медленное угасание, поколение за поколением, как сезон за сезоном старый илистый пруд обращается в вязкое болото.

Так что воображение бесполезно, и она отлично соответствует уменьшающемуся миру. Пусть другие, полные дерзких амбиций и неуклюжей алчности, пожинают плоды гражданской розни. Инфайен ожидала умереть во имя победы. Кровь ее жизни вытечет и будет налита в чашу, чашу принесут дочери, дабы Менандора пила свернувшуюся неудачу, как пила ее мать.

«Добро пожаловать, скажет напиток, в семью».

Доложившись, она недолго ждала приглашения пред лик Верховной Жрицы.

Палата Света сияла так ярко, что не видно было подробностей — лишь стоявшую перед ней Синтару. И хорошо. Ей нет дела до ловушек новой веры.

— Хунн Раал трахнул костер, — сказала она.

Идеальные брови Синтары взлетели.

Монотонным голосом Инфайен рассказала о том, что узнала.

* * *

Измена — не то будущее, которое загадывала для себя Шаренас Анкаду. Возможно, иногда она видела себя жертвой предательства. Но кровь на руках — это оказалось неожиданностью, и правота тех, что шли по следам, подтачивала ее решимость. Список причин, по которым она сделала что сделала, нес оттенок самолюбия. Негодование и недовольство — вполне достойные поводы для словесных оскорблений или, в крайнем случае, пощечины. Короче говоря, скромного ответа, соответствующего скромной ее роли в происходящем. «Но мечом по шее за столом таверны, голова катится, отскакивая от залитой пивом древесины… когда же я приобрела дурную привычку терять контроль?»