Наоми Новик - Выкорчеванная

Линайя вышла вперед, присоединяясь к ним. Ее глаза были влажны и блестели словно листва после дождя. Королева Чащи с улыбкой повернулась и протянула к ней руки. «Не плачь, — сказала она, веселым будто ручей голосом: — я буду неподалеку. Башня всего лишь на другом конце долины».

Сестра ничего не ответила. Она поцеловала ее в щеку и отпустила руки.

Король с королевой Чащи ушли вместе, и с ними люди Башни. Народ леса тихонько разбрелся между деревьев. Линайя вздохнула тихо, словно среди ветвей пронесся ветерок. Мы остались одни стоять на зеленом холме. Она повернулась ко мне.

— Наш народ долгое время прожил в одиночестве, — сказала она, и я задумалась, что для дерева значит «долго»? Тысяча лет, две тысячи, десять? Бесконечные поколения, все глубже забирающиеся корни. — Мы уже начали забывать, каково это быть людьми. Мы постепенно отдаляемся.

— Когда сюда со своим народом прибыл король-чародей, моя сестра разрешила ему войти в долину. Она считала, они помогут нам вспомнить. Считала, что мы можем обновиться и в свою очередь научить их. Мы сможем дать друг другу иную жизнь. Но они боялись. Они хотели жить, хотели быть сильнее, но не хотели меняться. Они научились плохим вещам, — пока она говорила, мимо проносились годы, словно размыв все вокруг моросящим серым и тихим дождем. И потом вдруг снова наступило лето, другое — намного позже, и из-за деревьев показались выходящие люди леса.

Многие из них шли медленно, несколько настороженно. Часть из них пострадала: кто-то берег почерневшие руки, другой прихрамывал на ногу, которая была похожа на неловко обрубленное полено. Остальные им помогали. Разглядев конец обрубка, я решила, что нога снова отрастает. Несколько родителей вели за собой детей, женщина несла на руках ребенка. Вдалеке, гораздо дальше к западу над лесом поднимались тонкие черные столбы дыма.

Подходя, люди леса подбирали плоды очаговых деревьев и делали из отпавшей коры и павших листьев кубки, совсем как мы с Касей в детстве, когда устраивали в лесу притворные чаепития. Они набирали в них чистейшую воду из пруда и расходились по лесу по одиночке, парами, иногда по трое. Я стояла, наблюдая за ними, самая не зная почему, полными от слез глазами. Некоторые из них останавливались на открытом месте, где их освещало солнце. Они съели плоды и запили их водой. Мать откусывала часть плода, вкладывала ее в рот своему ребенку, и давала попить из своего кубка.

Они начали меняться. Их ноги начали расти, пальцы на ногах удлиняться, вгрызаясь в землю. Их тела тоже начали удлиняться, и они подняли руки к солнцу. Одежда с их тел опала на землю в опавшую листву и сухую траву. Дети менялись быстрее взрослых: они быстро превращались в красивые серые колонны, широко раскинувшие ветви, усыпанные белыми цветами. Отовсюду росли серебристые листочки, словно вся содержащаяся в них жизнь выплеснулась наружу за один резкий выдох.

Линайя сошла с холма и стала обходить их. Несколько людей были ранены или стары, они страдали, застряв в превращении на середине. Ребенок превратился в красивое сияющее деревце, усыпанное цветами, а его мать присела рядом, сотрясаясь над стволом, обхватив его руками. Ее вода пролилась, и лицо корчилось в слепой агонии. Линайя мягко прикоснулась к ее плечу. Она помогла матери подняться, чуть отстранившись от маленького деревца. Она погладила ее по голове, дала съесть фрукт и выпить из своей чаши. Она спела ей тем же странным глубоким голосом. Мать стояла, опустив голову, обливаясь слезами, но вдруг она подняла лицо к солнцу, начала расти и исчезла.

Линайя помогла немногим другим попавшим в ловушку выпить из своей чаши или съесть плод. Она гладила их кору и пела свою волшебную песню, пока они окончательно не превращались. Из некоторых получались корявые деревца. Самые старые превращались в тонкие саженцы. Лес наполнился очаговыми деревьями. Линайя осталась одна.

Она направилась обратно к пруду.

— Почему? — беспомощно спросила я. Мне нужно было знать, но я чувствовала, что не захочу слышать ответ. Что не захочу узнать, что сподвигло их так поступить.

Она указала на реку:

— Они приближаются, — сказала она глубоким голосом. — Смотри, — и я перевела взгляд на реку. Вместо отражения неба я увидела приближающиеся резные ладьи. На них везли фонари, горящие факелы и большие топоры. На передней ладье развевался флаг, а на ее носу стоял молодой человек со свадьбы. Он стал старше и мрачен лицом. Это он замуровал королеву Чащи. Теперь корона была на его голове.

— Они приближаются, — повторила Линайя. — Они предали мою сестру и заточили ее там, где она не может расти. Теперь они явились за нами.

— Но разве вы не можете с ними сражаться? — спросила я, чувствуя в ней глубокую и спокойную волшебную силу, не поток, а глубокий-преглубокий колодец. — Неужели вы не можете убежать…

— Нет, — ответила она.

Я застыла. В ее глазах отразились бесконечные зеленые лесные просторы. И чем дольше я смотрела на нее, тем меньше она была похожа на человека. То, что я видела было лишь половиной: ствол, венчающийся широко раскинувшимися ветвями, усыпанными листьями, цветами и плодами. Внизу была плотная сеть корней, длинных и разветвленных, глубоко уходящих в почву долины. У меня тоже были корни, но не такие. Меня можно было осторожно выкопать и, отряхнув, пересадить в королевский замок или в мраморную башню… где я выживу, хоть и останусь несчастливой. Пересадить ее было невозможно.

— Они научились плохим вещам, — повторила Линайя. — Но, если бы мы остались, если бы сражались, мы бы запомнили плохое. И тогда мы бы превратились… — Она замолчала. — Мы предпочли не запоминать, — наконец сказала она.

Она присела и наполнила свою чашу.

— Погоди! — произнесла я и перехватила ее руку, прежде, чем она выпила и покинула меня. — Ты можешь мне помочь?

— Я могу помочь тебе измениться, — сказала она. — Ты вросла достаточно, чтобы отправиться со мной. Ты можешь расти рядом и обрести покой.

— Я не могу, — ответила я.

— Если ты не пойдешь, то останешься одна, — сказала она. — Твоя печаль и слезы отравят мои корни.

Испугавшись, я умолкла. Я начала понимать: так вот откуда пошла порча Чащи. Люди леса превратились по своей воле. Они до сих пор живы, и им снится долгий сон, но он ближе к жизни деревьев, а не людей. Они не были живыми, пойманными в ловушку людьми, запертыми в дереве бесконечно желая выбраться наружу.

Но если я не изменюсь, если останусь человеком, одиноким и несчастным, то моё горе заразит ее очаговое дерево, совсем как те страшилища, что растут за пределами рощи, даже если моя сила поможет ему выжить.

— Можешь тогда помочь мне уйти? — в отчаянии спросила я. — Она поместила меня в твое дерево…