Наоми Новик - Выкорчеванная

Мой нос был забит запахом древесины, гниения и гари. «Alamak», хрипло прошептала я заклинание хождения сквозь стены, и проложила себе путь сквозь кору и расщепленный ствол обратно к дымящейся истерзанной роще очаговых деревьев.

Я выбралась на холм из расщепленного дерева в пропитанном древесным соком платье. Над водой по-прежнему горело сияние Призывания, и последние остатки пруда сияли внизу подобно луне только что взошедшей над горизонтом так ярко, что было больно смотреть. Саркан стоял на коленях на другом берегу пруда. Его губы были влажными, с рук капала вода, и только эти части его тела не были покрыты сажей и грязью. Он пил воду из пригоршни. Чтобы в одиночку произнести Призывание, он выпил из Веретянницы, которая была одновременно и водой, и силой.

Но над ним уже нависла королева Чащи, схватившая его длинными пальцами за шею. Пока он судорожно пытался освободить горло от ее хватки, из почвы на его колени и ноги уже начала наползать серебристая кора. При виде моего появления королева с возмущенным криком отпустила его, но было слишком поздно. С протяжным стоном огромная сломанная ветка очагового дерева отвалилась от ствола и, наконец, с грохотом упала, оставив большую зияющую рану.

Она яростно бросилась ко мне, а я сошла с холма на влажные камни ей навстречу.

— Агнешка! — полускрытый под землей, хрипло выкрикнул Саркан, вытянув ко мне руку. Но приблизившись, королева Чащи замедлилась и остановилась. Призывание подсветило ее со спины: находившуюся в ней ужасную порчу и едкую черную тучу долгого отчаяния. Но заклинание озарило и меня, и я знала, что в моем лице она разглядела нечто, что сейчас смотрело на нее.

Я видела в ней, как она покинула лес, как охотилась за каждым из народа Башни, за чародеями и крестьянами, лесорубами без разбора. Как на корнях собственного страдания она высаживала одно испорченное очаговое дерево за другим, снова и снова подпитывая это страдание. Я чувствовала, как, смешавшись с моим ужасом в глубине меня движется скорбь Линайи, ее печаль и жалость. Королева Чащи тоже это увидела, и это остановило ее передо мной.

— Я их остановила, — произнесла она голосом, напомнившим скрип ветки ночью по стеклу, когда вам мерещатся темные создания, скребущиеся в ваш дом. — Мне пришлось их остановить.

Она разговаривала не со мной. Ее глаза вглядывались за меня, в лицо сестры.

— Они сжигали деревья, — умоляющим тоном она пыталась добиться понимания давно ее покинувшего человека. — Они их вырубали. Они всегда все вырубают. Они приходят и уходят как погода, как зима, которой нет дела до весны.

У ее сестры больше не было голоса, чтобы ответить, но на моей коже пощипывал древесный сок очагового дерева, и под моими ногами простирались его длинные корни.

— Мы должны уйти, — тихо ответила я за нас обеих. — Мы не предназначены жить вечно.

Королева Чащи наконец посмотрела на меня, а не сквозь меня.

— Я не могу уйти, — сказала она, и я знала, что она пыталась. Она убила повелителя Башни и его воинов, она засадила все поля новыми деревьями и вернулась с окровавленными руками, чтобы наконец заснуть вместе со своим народом. Но она не смогла пустить корни. Она запомнила плохое и слишком многое забыла. Она помнила, как убивать и как ненавидеть, и позабыла, как расти. Все, на что она была способна под конец, это лежать рядом с сестрой — ни совсем спящая, ни совсем мертвая.

Я потянулась и сорвала с одной из уцелевших низкорастущих веток сломанного дерева ждущий одинокий плод — сияющий и золотистый. Я протянула его ей.

— Я помогу, — пообещала я, — Если хочешь ее спасти, ты сможешь.

Она подняла взгляд на расколотое, умирающее дерево. Из ее глаз потекли смешивающиеся с грязью слезы, смывая густую коричневую корку со щек из глины, сажи и ила. Она медленно подняла руки, чтобы забрать у меня плод, и ее длинные узловатые пальцы осторожно сжались вокруг него. Они коснулись моих, и мы посмотрели друг на друга. На мгновение в окружавшем нас дыму я могла бы стать ее дочерью, о которой она мечтала: ребенком, соединившим два народа ее собственный и народ Башни. Она могла бы быть моим учителем и наставником, показывая мне путь, как своей книжечкой делала Яга. Мы бы никогда не знали вражды.

Я наклонилась и в свернутый листок дерева набрала для нее немного оставшейся воды. Мы сделали шаг навстречу. Она откусила плод, и по ее подбородку пробежали светлые золотистые струйки сока. Она закрыла глаза и застыла. Я положила на нее руку, и почувствовала, как изнутри ее обвивает удушающая лоза ненависти и муки. Я поместила вторую руку на ствол дерева ее сестры и потянулась сквозь него к бездонному колодцу спокойствия и тишины. Даже удар молнии ее не поколебал. Спокойствие останется даже, когда рухнет дерево и его погребет под собой многолетний слой почвы.

Королева Чащи наклонилась над зияющей раной и обняла обугленный ствол руками. Я влила ей в рот последние капли воды из пруда, коснулась ее, и тихо и очень просто сказала: «Vanalem».

И она начала меняться. Последние остатки платья слетели с нее, обугленные куски кожи отваливались крупными черными чешуйками, от земли вверх широкой серебристой юбкой нарастала новая кора, соединяясь и объединяя ее с поврежденным стволом старого дерева. Она в последний раз открыла глаза и с внезапным облегчением посмотрела на меня. Потом она ушла. Она стала расти, и ее ноги пустили корни поверх старых.

Я отошла, и когда ее корни углубились в землю, я повернулась и побежала к Саркану через покрытое грязью дно пруда. Кора на нем перестала нарастать. Вместе мы сорвали ее остатки с его кожи, полностью освободив ноги. Я подняла его с пня, и мы сели вместе, понурившись, на берегу ручья.

Я была слишком опустошена, чтобы о чем-то думать. Он сидел, хмуро разглядывая, почти что обиженно, свои руки. Внезапно он рванулся, бросился вперед и погрузил руки во влажную почву. Я некоторое время ничего не понимая наблюдала за ним. Потом я поняла, что он пытается восстановить русло потока. Я заставила себя подняться и помочь. Едва я приступила, я его почувствовала — то самое ощущение, которое он не хотел иметь. Полную уверенность в правильности своих поступков. Река хотела течь в эту сторону, хотела поить пруд.

Пришлось сместить всего несколько пригоршней глины, и вот уже через наши пальцы потекла вода, расчищая для себя место. Пруд вновь начал наполняться. Мы устало уселись обратно. Он пытался счистить с рук мокрую глину остатками испорченной рубашки, о траву, о штаны, но лишь размазывал ее еще больше. Глубоко под ногтями остались черные засохшие полукружия. Наконец он устало вздохнул и уронил руки на колени. Он слишком устал, чтобы пользоваться силой.