Наоми Новик - Выкорчеванная

Через проход в долину, присоединяясь к первому, вошли еще двое ходоков. Они уселись рядком, наклонили свои длинные головы и пристально уставились на мою корзину. Я угостила каждого чистым плодом, и когда приступила к работе, они начали мне помогать. Совместными усилиями мы навалили к стволу очагового дерева сухих сучьев и расчистили широкий участок земли по периметру его ветвей.

Когда мы закончили, я распрямила уставшую спину и потянулась. Потом я натерла руки землей и направилась обратно к дереву. Приложив ладони к стволу, я больше не стала беседовать с заблудившимися душами. Я произнесла: «Kisara», забирая у него воду. Я работала нежно, медленно. Вода выступала на поверхности коры толстыми каплями и медленно стекала тонкими ручейками, исчезая в земле. Солнце передвинулось и повисло над самой головой, паля еще яростнее сквозь свернувшуюся и пожухшую листву. К тому моменту, когда я закончила, оно и вовсе пропало из виду. Мой лоб был липким от пота, а руки испачканы древесным соком. Почва под ногами стала мягкой и влажной. Ствол дерева стал белым как кость. Его ветви перестукивались на ветру словно трещотки. Плоды засохли на ветках.

Я вышла на чистое место и воспламенила дерево одним словом. Потом я устало села, подтянув колени к груди, и как смогла вытерла руки о траву. Ходоки сели рядом, аккуратно сложив свои ноги. Дерево не тряслось и не кричало, уже наполовину умерев. Оно быстро вспыхнуло и горело почти без дыма. Клочки пепла оседали на влажной почве и растворялись в ней словно первый снег. Иногда они попадали мне на руки, не настолько большие чтобы обжечь, просто искры. Я не отстранялась. Мы были единственными скорбящими о гибели дерева и спящих в нем душах.

Устав от трудов, во время пожара я в какой-то момент уснула. Проснувшись утром я обнаружила, что дерево выгорело и его обугленный пень легко рассыпался пеплом. Ходоки аккуратно сгребали золу со всей поляны, оставив небольшую горку по центру, где стояло старое дерево. Я поместила в ее центр плод из моей корзины. Со мной был флакон с зельем роста, которое я сама приготовила из речной воды и семян очагового дерева. Я взбрызнула несколько капель на кучку и пропела семечку подбадривающую песенку пока из земли не появилась головка серебристого ростка, который быстро вырос до высоты трехлетнего саженца. У молодого дерева не было собственных снов, но в нем вместо адских кошмаров хранились тихие сны родительского дерева с которого был сорван плод. Когда на нем поспеют плоды, ходоки смогут их есть.

Вернувшись через каменный проход в Чащу, я оставила их заботиться о саженце — они суетливо прикрывали нежные листочки длинными ветками от палящего солнца. Земля была усеяна орехами и кустами зрелой ежевики, но я их не собирала. Пройдет еще много времени, пока будет безопасно что-то есть за пределами заповедной рощи. Слишком много страданий осталось под сенью этого леса, слишком много сохранилось пострадавших очаговых деревьев.

Я вернула в Заточек несколько пойманных очаговыми деревьями людей, и еще несколько с росиянской стороны. Но лишь тех, кого пленили совсем недавно. Очаговые деревья забирали не только сны — все: и плоть, и кости. Как я выяснила, надежды Марека были призрачными с самого начала. Любой, кто пробыл в плену у очагового дерева больше одной-двух недель становился частью дерева и не мог быть возвращен.

Некоторым из них мне удалось помочь успокоиться и заснуть глубоким сном. Части из них удалось уснуть самостоятельно, едва уснула королева Чащи и пропал ее побуждающий гнев. И все равно остались еще сотни очаговых деревьев, и большая часть из них в самой темной, заповедной части Чащи. Отбирание у них воды и сжигание по моим наблюдениям было самым милосердным способом их освобождения. Все равно всякий раз оставалось ощущение убийства, хотя я понимала, что это лучше, чем оставлять их пойманными в ловушке. Но после них со мной оставалась серая печаль.

Этим утром меня вырвал из моей усталой дремы перезвон колокольчика, и, раздвинув кусты, я обнаружила уставившуюся на меня рыжую корову, задумчиво жующую траву. Я поняла, что оказалась на границе с Росией.

— Лучше тебе отправиться домой, — сказала я буренке. — Знаю, что жарковато, но тут ты можешь съесть что-нибудь не то.

Где-то послышался девичий голос, и через некоторое время из-за кустов вышла и остановилась, увидев меня, девочка лет девяти или около того.

— И часто она сбегает в лес? — чуть путаясь в росиянском языке, поинтересовалась я.

— У нас очень маленький луг, — ответила девчушка, разглядывая голубыми глазами. — Но я всегда ее нахожу.

Я присмотрелась и поняла, что она говорит правду. В ней была яркая серебристая искорка: сила плескалась у поверхности.

— Не позволяй ей заходить слишком далеко. А когда станешь постарше, приходи и разыщи меня. Я живу на другой стороне Чащи.

— Ты Баба Яга? — с любопытством спросила она.

— Нет, — ответила я. — Но можешь считать ее моей подругой.

Окончательно проснувшись и поняв, где я очутилась, я двинулась прямо на запад. Росия со своей стороны высылала на границу Чащи патрули, и мне не хотелось пугать солдат. Они сильно нервничали, когда я появлялась у них то тут, то там, даже несмотря на то, что я вернула им несколько пропавших крестьян. И мне не за что было их винить. Все доходящие до них со стороны Польни песни обо мне были неверными в той или иной настораживающей степени, и у меня были подозрения, что забредавшие в нашу долину барды исполняли далеко не самые возмутительные из них. Я слышала, пару недель назад в Ольшанке освистали одного исполнителя, который пытался спеть о том, как я превратилась в волка и загрызла короля.

И все же я чувствовала легкость в ногах: моя встреча с девочкой и ее коровой сняла часть серой тяжести с моих плеч. Пропев напутственную песенку Яги, я ускорила шаг по пути к дому. Я проголодалась, поэтому по дороге съела один из фруктов в корзине. В нем чувствовался вкус леса, струящейся силы Веретянницы, вобранной корнями, ветками и плодами, и насыщенной солнцем, которые превратились во рту в сладкий сок. В нем так же было вежливое приглашение, и когда-нибудь, однажды, мне захочется его принять. Однажды, когда я устану и буду готова надолго уснуть. Но сейчас это была лишь приоткрытая дверца на далеком холме, и приветливо машущая издали подруга среди умиротворяющего покоя в заповедной роще.

Из Гидны мне написала Кася. С детьми все в порядке, насколько это можно было вообразить. Сташек все еще молчалив, но он смело разговаривал с магнатами, когда их собрали на выборы, и сумел убедить их короновать его и назначить своего деда регентом. Кроме того, он согласился на помолвку с девятилетней дочерью варшинского эрцгерцога, которая очень впечатлила его своей способностью плюнуть через весь сад. Сомневаюсь, что это удачная основа для брака, и все же ничем не хуже того, что в противном случае ее отец устроил бы бунт.