Наоми Новик - Выкорчеванная

Борис сам вызвался меня отвезти. Тоже из чувства вины своего рода, что я поняла без лишних слов. Да, выбрали меня, а не его дочку. Теперь она сидит в безопасности дома, строит кому-нибудь глазки или уже сосватана замуж. А меня всего — то не видели четыре месяца, и вот меня уже не узнать.

— Не знаете, что случилось в Двернике? — поинтересовалась я у него, кутаясь под толстым слоем покрывал.

— Нет, еще не слышал, — ответил он через плечо. — Сигнальные огни только — только загорелись. Гонец должно быть еще в пути, если только… — он умолк. Если еще было кого послать, вот, что он имел в виду. — Думаю, мы встретим его на полпути, — вместо этого добавил он.

Летом в запряженном тяжеловозами отцовском фургоне путь из Дверника в Ольшанку, с остановкой посредине, занимал почти весь день. Но зимой обычная дорога покрывалась смерзшимся почти как камень сугробом по колено, припорошенным сверху тонким снежком. Сегодня была ясно, и лошади были подкованы по — зимнему. Мы летели сквозь ночь, и за пару часов до рассвета почти на ходу сменили лошадей в Вёсне. Я даже не выходила из саней. Никто не задавал лишних вопросов. Борис лишь упомянул: «Мы спешим в Дверник», и все только поглядывали на меня с любопытством и интересом, но без малейшего подозрения и я точно осталась никем не узнанной. Пока запрягли свежих лошадей, ко мне, кутаясь в теплый плащ, подошла жена владельца конюшни со свежеиспеченным пирогом и кубком согретого вина: — Позвольте для согрева рук вас угостить, миледи.

Я неловко поблагодарила, чувствуя себя не то самозванкой, не то воровкой. Но я не позволила этим чувствам помешать мне умять пирог в несколько укусов, запив вдогонку вином, поскольку не знала, что с этим делать, не оскорбив женщину.

От вина голова стала легкой и чуть закружилась. Мир потерял четкость, стал теплым и уютным. Поскольку мои переживания улеглись, значит я точно выпила лишнего. Но все равно, я была им за это благодарна. Со свежими лошадьми Борис поехал быстрее, и всего через час в лучах утреннего солнца мы заметили вдали фигуру бредущего по дороге человека. Когда мы подъехали ближе, это оказалась Кася в мужской одежде и тяжелых сапогах. Мы единственные ехали в Дверник, и она двигалась прямо на нас.

Отдуваясь, она взобралась в сани, и, опустив любезности, мгновенно начала рассказывать:

— Оно в корове. Оно проникает в коров, и, если удается укусить человека, забирает его тоже. Нам почти удалось их запереть. Пока мы их сдерживаем, но на этом заняты все до единого человека… — тут я выбралась из — под груды покрывал и прикоснулась к ней.

— Кася, — прерывистым голосом, произнесла я. Она посмотрела на меня, и мы долгое мгновение молча смотрели друг на друга. Потом я сказала: — Быстрее, залезай ко мне. Я все расскажу по дороге.

Она забралась внутрь и села рядом, укрывшись покрывалами. Мы выглядели забавной парой — она в грязном домотканом мужском наряде свинопаса и в толстом овечьем тулупчике, спрятав длинные волосы под шапкой, и я в своей роскоши. Словно фея — крестная, явившаяся к перепачканной в золе Машеньке. Но наши руки честнее всего остального между нами были сцеплены крепко — накрепко. Так под шорох полозьев я сбивчиво и отрывочной рассказала ей мою историю: про самые первые и ужасные дни, про длинные обморочные недели, когда Дракон только начинал учить меня колдовать, и про последующие занятия.

Кася слушала, не выпуская мою руку, и когда я, наконец, сказала ей, что могу колдовать, ответила, заставив меня охнуть:

— Я давно это подозревала, — и добавила: — С тобой постоянно творились странные вещи. То пойдешь в лес не в сезон и вернешься с полной корзиной ягод, то соберешь букет цветов, которых никто прежде не встречал. Когда мы были малявками, ты часто рассказывала мне сказки про то, как с тобой разговаривают сосны, пока однажды твой брат не высмеял тебя за выдумки. Тогда ты перестала. А как пачкается твоя одежда… ты бы сама ни за что, даже специально, не смогла бы так испачкаться. Я точно знаю, что не специально. Я видела как — то, как ветка потянулась к тебе и зацепила твою юбку. Правда, просто протянулась и…

Я, ахнув, отпрянула, и она умолкла. Мне не хотелось слышать ничего подобного. Не хотела, чтобы мне рассказывали, что волшебство было во мне давным — давно и неизбежно.

— Если это так, в нем нет для меня ничего хорошего, кроме постоянного беспорядка, — стараясь говорить беззаботно, ответила я Касе. — Я и отправилась лишь потому, что Дракон уехал. А теперь, давай рассказывай, что случилось?

И Кася рассказала: все коровы заболели за одну ночь. На самых первых видели следы, словно их покусал какой — то огромный волк, хотя за всю зиму никто не видел поблизости никаких волков.

— Это были Иржины коровы. И он пожалел сразу же их забить, — мрачно добавила Кася. Я кивнула.

Иржи отлично знал, что, едва заметив укусы, тут же должен был отделить коров от стада и перерезать им глотки. Ни один нормальный волк так себя не ведет. Но Иржи был беден. У него не было своей земли, он ничем не торговал, и все его богатство было в этих коровах. Его жена неоднократно приходила к нам просить муки, и всякий раз, как я возвращалась с богатой добычей из леса, матушка, делясь, чем можно, отправляла меня к ним в дом. Иржи много лет во всем себе отказывал, чтобы скопить немного денег на третью корову, что означало для него вырваться из нужды. И два года назад ему это удалось. На праздник урожая оба явились с гордостью в обновках: Кристина, его жена, в красном платке с бахромой, а сам Иржи в красной жилетке. Они сейчас ждали ребенка, потеряв перед этим еще до крестин четверых младенцев. Так, что у Иржи не поднялась бы рука расправиться с коровами.

— Они покусали и других коров, и его самого, — продолжила Кася. — Теперь, Нешка, все стадо заболело и стало настолько опасным, что страшно находиться рядом. Что ты задумала?

Быть может Дракону было известно средство исцелить стадо. Но мне нет.

— Придется их сжечь, — ответила я. — Надеюсь, он потом все уладит, но я не могу придумать ничего другого. — Но, если сказать честно, помимо ужаса и чувства утраты, я была неизмеримо рада. По крайней мере, на нас не напало никакое огнедышащее чудовище или неизвестный мор, с которым я бы не знала, что делать. Я вынула флакон с пеклом и показала Касе.

Когда мы прибыли в Дверник, со мной не стали спорить. Наша старейшая женщина Данка, как и люди в Ольшанке, и сама Кася, была удивлена, увидев меня, выбирающуюся из саней, но у нее были заботы покрупнее.

Все здоровые мужчины до единого, а также женщины покрепче, несмотря на озябшие руки и лед под ногами, с помощью вил и зажженных факелов посменно сдерживали запертых в загоне бедных пострадавших животных. Остальные жители старались уберечь их от обморожения и голодной смерти. Это была гонка на истощение, и наша деревня терпела поражение. Они уже пытались развести огонь и сжечь стадо, но было слишком холодно. Дрова никак не хотели разгораться, и коровы быстро разбивали сложенные поленницы. Едва я рассказала Данке, что у меня есть, как она кивнула и отправила всех, кто не был занят, обкопать загон, чтобы создать преграду огню.